страница [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10]
                       [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20]
                       [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27]

[22]

XII. СЕРВИЗ НА ТЫСЯЧУ ПЕРСОН

 Я никогда не хотел быть собой – красивым, остроумным и жизнерадостным. Никогда не хотел преуспевать, мелькать на экранах и страницах газет.

Всю жизнь меня тянуло уменьшиться, умалиться и даже исчезнуть. Высшей доблестью считал я утрату морального объема, если уж с физическим ничего не получалось. Я никогда не настаивал на своем, справедливо полагая, что убеждать остальных двуногих в твоей особости – последнее дело. Я подсовывал оригинальные идеи, если таковые возникали, коллегам и соседям, и с удовольствием наблюдал, как они пухли от собственной значимости. Я прятал свои таланты в сундук, как вавилонский меняла, и не надеялся на черный день.

Знавшие меня люди легкомысленно приветствовали такую скромность. А ведь это была гордыня. Гордыня самого высшего разряда. Тягчайший из грехов человеческих. «Скромность должна быть неосознанной», – говорил реб Менахем-Мендл из Коцка. А реб Барух из Стучек добавлял: «Тот, кто не занимает места – находит себе место в любом месте». Последнее высказывание подкупало меня трогательной прозрачностью. Не высовывайся, говорил я себе, не занимай места – и будет тебе счастье.

Но счастья мне не было. «На вас не положено, – говорила раздатчица Шура в «Столе заказов» Краснопресненского райсовета. – На вас не пришли ведомостя!..»

А если бы пришли? Если бы на меня было положено? Стало бы легче?

 «Сервиз на тысячу персон» – так называлась злополучная рукопись. Предварялась она посвящением и эпиграфом. На титульном листе в верхнем правом углу курсивом значилось: «Светлой памяти моей матери». Перед текстом пролога, на шмуцтитуле, сияла совершенной безвкусицей хрестоматийная строчка из «Илиады»: «Гнев, богиня, воспой, Ахиллеса, Пелеева сына…» Запятые были расставлены правильно. Остальное возмущало.

Далее следовал пролог, из которого читатель узнавал о существовании страны, «раскинувшей свои территории «от Москвы до самых до окраин». Именовалась эта страна Российской Федерацией. И ни разу – на протяжении всей огромной рукописи – Россией.

Что это был за текст? Клочки договоров и донесений, справки от нотариусов и адвокатов, вырезки из московских и питерских газет, неумелые переводы из «Financial times», «The Wall Street Journal» и «Business week». И огромные, эпически протяженные списки компаний, фирм, оффшоров, физических и юридических лиц, с указанием партийной, клановой и географической принадлежности, а также локальных, региональных, федеральных и геополитических интересов.

Я список кораблей прочел до середины…

Это было наспех состряпанное досье, по пафосу – форменный донос, единственное достоинство которого заключалось в очевидной достоверности информации. Автор совершенно определенно показывал, откуда растут те или иные уши (а росли они отовсюду). Он не делал ни выводов, ни анализа – просто выливал из помойного ушата информацию, время от времени сдабривая процесс короткими восклицаниями или беглым комментарием.

Он был уверен, что все и так на поверхности. В конце концов, важен сам факт преступления, а не его мотивы, утверждал он на одной из страниц. И тут же старательно вписывал собственное имя в какой-нибудь график или реестр. И если бы не такое самобичевание, можно было подумать, что текст писал прокурор.

«…Воробьев уболтал местные власти, и они продали ему участок Вятки от Котельнича до Мурыгино. Другими словами – он купил реку».

«…Свой тридцать девятый миллион Кубич сделал на привозном цементе, рузаевский завод купив и закрыв, а саранский – взорвав. Диверсию осуществил саперный батальон местного гарнизона за двести тридцать баксов».

«…Криворогов создал такую пирамиду, которая не снилась ни одному Хеопсу. Предприятия областного центра и еще трех городов были полностью разорены, промышленность остановлена, рынок убит, жители ограблены подчистую. Таким образом, никому не известный учитель физкультуры из Кемерово открыл банк с офисом в центре Москвы».

«…После неудавшегося покушения на жизнь мэра Алдана, производственно-финансовая группа «Национальный резерв ltd.» вместе со всеми активами, советом директоров и мебелью мягко переехала в Соединенное Королевство, а именно – в городок Хониара на Соломоновых островах (о. Гуадалканал). Как показала практика, до Нюрбинской и Ботуобинской алмазных трубок оттуда было рукой подать. Не то, что из Якутска».

Поразительно, но эта рукопись била в яблочко. Прямо, откровенно, с размаху. Она не пыталась доказать или объяснить – она брала тебя, тепленького, и убеждала. Так убеждает признание косноязычного убийцы. Так убеждает публичная нагота, последняя исповедь. Или смерть.

На почти восьмистах страницах раскинуло свои корявые ветви громадное древо российского черного бизнеса, вросшего метастазами в гниющее тело власти, пропитавшего смертельным ядом всю толщу общества – до самых непроницаемых глубин.

Это древо было монстром. Без оформившейся верхушки, с недоразвитыми, дистрофическими корнями, оно представляло собой некий висячий сад современной российской олигархии, огромный дикий малинник, в котором хозяйничали самые жуткие звери. Одним краем ветви-щупальца врастали в западные финансовые структуры, в том числе, и израильские, оплетая их трепетно и ревниво. Другим краем они впивались в почву чеченского и закавказского сепаратизма и высасывали из нее густо перемешанную с кровью нефть. Третьим краем они вероломно вгрызались в собственно российские недра, к которым с незапамятных времен причислен и весь русский и нерусский народ – самое полезное из всех прочих ископаемых.

И – черт возьми! – в этом кошмарном круговороте дикой разнузданности и беспредела действительно было что-то от Илиады. Это был сгусток доисторического времени, сплошной поток материи, в котором невозможно отделить живую ткань от мертвой. Все сущее было сдавлено в один громадный клубок и шевелилось в нем в ожидании вселенского взрыва, первотолчка.

В качестве Елены Прекрасной выступал Газпром. Сидели на Скейской возвышенной башне старцы, «уже не могучие в брани, но мужи совета», и цокали языками.

Нет, осуждать невозможно,
что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену
и беды столь долгие терпят:
Истинно, вечным богиням она красотою подобна!

Коммунисты делили с либералами прибыли и нары. Заклятые враги встречались на похоронах заклятых друзей, откуда отправлялись на ужин в Кремль.

Абрамович и Фридман, Вексельберг и Ходорковский, Богданов и Прохоров, Ицкинд и Дерипаска, Иллиулин и Евтушенков, Усманов и Иванишвили, Ляховцев и Швидлер, Иорих и Батурина, Дафнис и Хлоя, Бутеноп и Глазенап, старик и море, красное и черное, буря и натиск, живые и мертвые, война и мир.

Автор почему-то относился к этим милым событиям и людям с явной антипатией. В его рукописи они воровали и жировали, заказывали грибной жульен и своих соратников. Они жили в параллельном реальности мире, не в таком черно-белом, как остальные, но в таком же грязном и безысходном. Они торговали нефтью и кобальтом, лекарствами и особняками, иностранным гражданством и внутренними органами, женщинами и ваучерами. Они парились в саунах, пили мартини и пели русские народные песни. И к каждому подъезду, к каждому верстовому столбу, к каждому, даже самому мелкому объекту этой ирреальности в рукописи была прикноплена аккуратная карточка с указанием имени, адреса, телефона и происхождения первоначального капитала.

Уже на сотой-двухсотой страницах я начал ощущать романную прелесть этого текста, его поэтическое нутро. По всей площади гигантского полотна были рассыпаны мельчайшие, но чрезвычайно точные замечания-уколы, которые в послевкусии сливались в единый образ, как точки в картине пуантилиста. О, Виктор Михайлович Ляховцев обладал недюжинным талантом. Он не только вспахивал поле, но и ронял в каждую борозду грозящее прорасти зерно. Не говоря уже о том, что само его намерение и результат, в который оно вылилось, были смертельно опасными. На месте любого, самого ничтожного персонажа этой рукописи, я бы автора просто застрелил. Или повесил. А еще лучше – распял. И это я, человек, скорее, безобидный, чем обидный. Что же говорить о тех, кого Ляховцев «посчитал», как в известном мультфильме?! Да многие из них могли устроить ему такой несчастный случай, что Армагеддон показался бы детской шалостью.

[к странице 21] [ к содержанию романа ] [к странице 23]