страница [1] [2] [3] [4] [6] [7] [8] [9] [10]
                       [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20]
                       [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27]

[25]

 «Отважный пользователь! Рады приветствовать тебя на сайте TP.RU!

ТП.РУ – это лучший российский Телетайп-Портал, публикующий правду, только правду и ничего, кроме правды.

Сегодня наш сайт посетили 18567 человек!

Хроника:

1.                Президент Путин подписал указ об ограничении деятельности обществ с ограниченной ответственностью. «Наша задача – насаждать демократию любыми средствами!» – заявил глава государства. Подробности…

2.                Вечная слава отцу народов! В якутском городе Мирный открыт памятник Сталину. Подробности…

Вечная слава отцу народов!

В якутском городе Мирный открыт памятник Иосифу Сталину. Обращаясь к людям, мэр города Попов сказал: «Мы устанавливаем памятник великому сыну России, который отдал своему народу все, что имел: талант, организаторские способности, жесткость и требовательность, любовь и преданность, не взяв ничего взамен. Сталин умер без рубля в кармане, не имея никаких счетов в банке».

Некоторые ветераны во время речи плакали.

Оцените эту новость:

r так себе

r плохая

r оченьплохая

r жуткая

Если ты отважный пользователь, сделай страницу www.tp.ru стартовой!

3.                Серийный насильник из Таганрога появился в Москве. Растерзана студентка Института народного хозяйства. Подробности…

4.                Отравление паленой водкой вышло на третье место в списке самых распространенных причин смерти россиян. Подробности…

5.                Очередное заказное убийство. В Санкт-Петербурге расстрелян известный бизнесмен. В результате перестрелки на одной из центральных улиц города пострадали случайные прохожие. Подробности…

Очередное заказное убийство

Как сообщили в пресс-службе ГУВД Санкт-Петербурга, вчера вечером был убит президент закрытого акционерного общества «Медиа-зонд» Виктор Ляховцев. Нападавшие обстреляли джип «мерседес», в котором находился 54-летний бизнесмен и сотрудник службы безопасности.

Охранник предпринимателя из служебного пистолета открыл ответный огонь. В завязавшейся перестрелке пострадали и случайные прохожие: мужчина 48 лет погиб на месте, его жена в тяжелом состоянии находится в больнице.

С места происшествия был изъят автомат Калашникова и револьвер типа «наган». Вскоре сотрудники Управления уголовного розыска ГУВД задержали мужчину 1968 года рождения. Ведется следствие.

Нашему корреспонденту удалось сделать выписку из протокола с места происшествия: «Труп лежит у правого переднего колеса автомобиля на левом боку. Левая рука вытянута вперед, голова покоится на плече, правая рука – вдоль туловища, кисть – на бедре. Левая нога чуть согнута в колене, правая вытянута на полную длину... Подошвы туфель чистые, цвет – желтый, перетекающий в темно-коричневый…»

Оцените эту новость:

r так себе

r плохая

r оченьплохая

r  жуткая

Если ты отважный пользователь, сделай страницу www.tp.ru стартовой!

6. В Красноярском крае украдено несколько километров линии электропередач. Злоумышленникам вместе с кабелями удалось скрыться в неизвестном направлении. Подробности…

7. В Липецке завершился II Всероссийский конкурс патриотической песни «Я люблю тебя, Россия!» Гран-при завоевал заслуженный артист РСФСР Филипп Киркоров с римейком шлягера «Ромашки спрятались, поникли лютики…» Подробности…

8. Опубликован очередной рейтинг-лист ФИФА. Сборная России получила 653 очка и делит почетное 31-е место со сборной Саудовской Аравии. Подробности…

Знаешь, Ада, меня никто ниоткуда не изгонял. Я сам сбежал от ромашек и лютиков, заставил их поникнуть в моей памяти. И получил от этого пусть эпизодическое, но все-таки удовольствие. Казалось бы, все уже отъехало, отмерло, поросло густым быльем, ни к голосу памяти, ни, тем паче, к голосу крови не взывает. Живи себе без напряга второй жизнью, обитай в третьем мире, ходи по четвертым улицам, ешь пятую пищу. Ан нет, не получается…

Ежедневно (если не ежечасно) я испытываю на себе ровное напряжение смирения, этого трудоемкого, как, впрочем, любая добродетель, состояния? Отчего же я, ниоткуда не изгнанный и сделавший свой выбор в здравом уме, твердой памяти и, что особенно печалит, по доброй воле, постоянно ощущаю, что загостился?

На столе остывает стотысячная кружка чая. Беседа уже не клеится – ее небогатый ресурс давно исчерпан. Хозяева, сдерживая зевоту, украдкой поглядывают на часы. А я сижу и сижу, как бедный родственник из провинции, которому и стыдно быть навязчивым, да податься некуда. Осенняя муха истерично бьется в сумеречное стекло, надеясь проторить дорогу в прошлое. Но лето прожито, а с ним и мушиная судьба. Ничего не поделаешь – генетика!

Тактически я знаю, что делать. Порядочные люди в таких случаях вежливо прощаются и выходят вон. Но стратегически я в полном цейтноте, потому что безумно пугаюсь перспективы. «Что мне делать, – думаю я, – когда за моей спиной захлопнется эта омерзительно гостеприимная дверь? Куда идти?»

Иногда я напоминаю себе записного американца, уроженца Дикого Запада, которого невзначай занесло в Старый Свет к дальним родственникам-пуританам. Его дни проходят в утомительной борьбе с желанием положить ноги на стол. А ночами ему снится до боли родная демократия, лишенная европейских условностей. Он отдает должное гостеприимству родственников, но в то же время понимает, что их, мягко говоря, коробит его рейнджерская грубость и ковбойский нахрап. Он может даже влюбиться в седьмой воды на киселе кузину-англичанку, но у него никогда не хватит решимости предложить ей мозолистую руку и отважное сердце, поскольку он не чистит зубы после еды, не увлекается Лоренсом Стерном и не умеет играть в пинг-понг. Он генетически не воспринимает Лондон как место, пригодное для обитания. И поэтому, даже если приковать его цепями к ограде Вестминстерского аббатства, он навсегда останется здесь чужим.

Особенно неприятно то, что в гостях-то, на самом деле, хорошо, и хозяева (закроем глаза на пересоленный салат и полное отсутствие слуха у поющего фальцетом дедушки) радушны и приветливы. Но если верить пословице, в гостях хорошо, а дома...

Неправильно полагать, что изгнанник – это человек, отлученный от дома. Наоборот: изгнанник – это человек, от которого отлучен дом. Физически я могу вернуться, куда пожелаю. Не составляет труда переместить свое тело в ту самую точку пространства, которую я некогда называл домом, в те же сосны, в те же стены, в тот же интерьер. При желании можно даже обставить торжественную встречу теми же людьми, слегка постаревшими, но внешне вполне соответствующими случаю... Но зачем? Чтобы почувствовать, что некогда сладкий и приятный дым отечества выедает глаза?

Такой вот парадокс, Ада: не человек изгнан из дома, а дом изгнан из человека. Как бес в известной притче. И хотя природа не терпит пустоты, место дома в моей душе пустует.

Обреченная муха истерично бьется в сумеречное стекло. Беседа не клеится – ее небогатый ресурс давно исчерпан. Хозяева, сдерживая зевоту, украдкой поглядывают на часы. И чашка сиротского чая на плоскости голого стола околевает в нищем одиночестве, как единственный колодец посреди бесконечной пустыни...

Я вышел из подъезда и звякнул ключами. Предстояло ехать в аэропорт.

Вовне было светло и безмолвно. Субботнее утро вползло в слепую зону. Любители оздоровительной ходьбы и владельцы собак уже отошли, а остальные еще не проснулись. Тишина, слегка присыпанная веснушками птичьих трелей и шелестом бриза в листве, намекала на жизнь в раю. Земля Обетованная, что ей и предписано по субботам, отдыхала без задних ног.

Тель-Авив был пуст, как чрево Гаргамеллы после клистира. Посетители и столоначальники покинули канцелярию, и теперь сквозняк таскал по асфальту разный деловой мусор – обрывки газет, сухие листья, не оправдавшие надежд лотерейные билеты.

Фонтан в близлежащем сквере бездействовал. На его алебастровом периметре стоял граненый стакан, явный эмигрант. Рядом лежали пустая бутылка из-под дешевой водки и недоклеванная воробьями горбушка серого хлеба. Инсталляция называлась «Не пей, Иванушка, Кеглевичем станешь!..»

Пока еще косоглазое солнце упиралось золотой ресницей в приблудное облако, которое двигалось как-то рывками, заставляя все сущее слегка подрагивать на грани света и тени. Казалось, весь мир медленно поднимается вверх, по вертикали единственно возможной власти. Было в этом что-то очень искреннее, творческое, антисоветское, заставляющее атеиста усомниться в... И если бы не Марк Гурзон, я бы усомнился всенепременно.

Он возник неожиданно и сделал вид, будто узнал меня в толпе. Я на всякий случай осмотрелся – не только толпы, даже мало-мальски репрезентативной выборки в обозримом пространстве не было. Гурзона, однако, это не смутило, и со словами «Какая неожиданная встреча!» он, на виду у облака, по-семейному обнял меня.

Внешне он выглядел удовлетворительно. Однако плутоватое выражение румяного лица, свойственное всем политтехнологам Ближнего Востока, куда-то исчезло. Более того, Гурзон, который даже в филармонию ходил в мятых шортах и красной футболке с портретом Павловского на груди, сегодня сменил прикид. Его облачение составляли голубая рубашка с коротким рукавом, легкие серые брюки и кокетливые черные туфельки с открытым верхом, обутые, правда, на босу ногу. Изо рта торчала дешевая сигара с белым пластмассовым мундштуком. Ощущая явную несвободу во всем этом маскараде, Гурзон, тем не менее, пытался выглядеть респектабельно, вследствие чего был похож на освистанного комика.

Я честно расхохотался.

– Ну и зря, – обиделся Гурзон. – Человек, может быть, решил в корне измениться, а все ржут, как беременные пони.

В сущность этого образа я вдаваться не стал. Тем паче, что в системе гурзоновских приоритетов филологические изыскания занимали одно из последних мест – где-то между верностью присяге и браком по любви.

– Куда шествуешь, Лепорелло? – спросил я, утихая от смеха.

– Между прочим, к тебе, – ответил он. – Надо проконсультироваться.

– Ты не похож на человека, которому нужна моя консультация.

– Я давно ни на кого не похож, – без видимой гордости сказал Гурзон, – а скоро буду совсем уже…

Он украдкой огляделся по сторонам и шепотом произнес:

– Вчера меня пытали.

– В каком смысле?

– В самом прямом.

– По тебе не скажешь.

– А они не бьют по лицу, – деловито сказал Гурзон. – Они вообще не бьют. Пока, во всяком случае.

– Что с тобой произошло, Марик? Ты взял ссуду на сером рынке? Тебя поставили на счетчик?

– Боже упаси! – он взмахнул обеими руками. – Но когда мне предлагают хорошие деньги за просто так, а я по моральным соображениям вынужден отказаться, – это форменная пытка… Я не могу с этим жить!

– Ничего не понимаю, – я действительно не понимал, как могут сочетаться Гурзон и какие-то моральные соображения. – Ты меня разыгрываешь?

– Я серьезен, как никогда, – заявил Гурзон, и было видно, как тяжело дается ему это состояние. – Мне кажется, ты недооцениваешь... И напрасно… В общем, я отказался… А ты уж поступай, как знаешь…

– Очень вразумительно, – поблагодарил я и посмотрел на часы. – Слушай, Марк, мне надо в аэропорт. Давай-ка, договорим в машине, а потом я тебя где-нибудь высажу.

Но Гурзон, кажется, не слышал.

– Они интересовались тобой, – сказал он. – Угрожали, спрашивали, не могу ли я уговорить тебя передать заказ мне.

– Какой заказ?

– Но я отказался…

Он сделал паузу, выплюнул сигару себе под ноги и стал исступленно топтать ее своими туфельками.

– Вот что, Голбин-Шмолбин, – Гурзон посмотрел на уплывающее облако и сделал вид, что загрустил. – Я передумал с тобой консультироваться. Но будь осторожен. С этой рукописью бед не оберешься…

Он махнул рукой, развернулся и пошел прочь.

– Эй, Гурзон! – крикнул я. – С какой рукописью? Откуда тебе известно?

[к странице 24] [ к содержанию романа ] [к странице 26]