повесть

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13]
                  [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [23] [24]

[22]

      XXII.     

    А на следующий день Локс напился – и правильно сделал. Как же тут было не напиться, если столько счастья и горя свалилось на его не знавшую ни счастья, ни горя душу?

Проснулся он рано, в шестом часу утра. Аи уже исчезла. Когда – Локс не знал и знать не хотел – он был переполнен энергией прошедшей ночи, не зная, куда ее девать. Ему с лихвой хватало сознания, что Аи где-то рядом – через стену, этаж, материк, океан.

Локс поднялся, потянулся, выглянул в окно. Греция еще спала, освещенная крепнувшими с каждой минутой лучами восходящего солнца. Бугристый ландшафт напоминал мышцу отдыхающего культуриста. Внизу, глубоко в долине, островами висел туман.

У крыльца стоял серебристый "линкольн", сверху похожий на небольшой пассажирский вагон. Мито в черных брюках и голубой рубашке протирал тряпкой ветровое стекло. Локс услышал, как распахнулись входные двери. Вышел Барон, одетый в серый, не столь элегантный, как вчерашний бежевый, и оттого выглядевший повседневным костюм. Он отдал короткий приказ, Мито скомкал тряпку, забрался на водительское сиденье и включил двигатель.

Появился принц Кассиониди. Сверху Локс не мог разглядеть его лица, но каждое движение принца выдавало глубокий похмельный синдром. Барон пожал ему руку, заглянул в глаза, что-то сказал и открыл заднюю дверцу автомобиля. Принц с явным усилием наклонил седую голову и влез. Барон захлопнул дверцу и внезапно посмотрел прямо на Локса. Вряд ли он мог различить что-либо за оконным стеклом, но Локсу показалось, что он ему угрюмо кивнул, и Локс неуверенно кивнул в ответ и поднял руку. Барон уместился рядом с Мито, автомобиль слегка присел и мягко отчалил от крыльца.

Локс снова потянулся, обошел кровать, улегся на то место, где спала Аи и мгновенно заснул.

Пробудился он часа через три от криков и шума, натянул брюки и вновь подошел к окну. По асфальтовой дорожке перед отелем взад-вперед носился всклокоченный человек, в котором Локс не сразу признал пожилого лакея принцев. Был он в расстегнутом ливрейном камзоле, кальсонах со штрипками и домашних шлепанцах. Он обращал страдающее лицо к небесам, рвал остатки седых волос на голове и заламывал руки, истошно выкрикивая какие-то греческие слова. "Поссорился с ангелом", – усмехнулся Локс, но тут отметил, что отчаянные взгляды безумца обращены не совсем в небо, а на какую-то вполне конкретную точку чуть выше и правее локсовой головы.

"Нет! – услышал Локс истошный женский вопль откуда-то сверху. – Нет! Не смей!"

Он посмотрел на небо, потом перевел взгляд вниз, на мечущегося старика и обратил, наконец, внимание на тень. Здание отеля отчетливым скособоченным параллелепипедом отпечатывалось на асфальте, бордюре и газоне. И что-то в этой проекции было явно не так.

Локс закрыл глаза и снова открыл. На самой дальней границе тени стояла, покачиваясь, маленькая фигурка в балахончике ночной рубашки. Стояла на самом краю – и Локс отчетливо разглядел не только выпуклые коленки, но и лодыжки.

– Даша! – ужаснулся Локс.

Лакей продолжал носиться и вопить. Женский голос сверху кричал не переставая.

Локс кинулся к двери, остановился, одним прыжком вернулся, отбросил в сторону портьеру и распахнул правую оконную раму эркера.

Карниз был узок, шириной в одну ступню. Локс выбрался наружу и, держась рукой за оконный косяк, исследовал стену. До крыши от козырька эркера – метра полтора, но уцепиться не за что. Над соседним эркером торчал ржавый крюк. Вдоль крыши тянулся желоб водостока.

Крики продолжались. Лакей увидел Локса, упал на колени и начал неистово молиться. Он уже не кричал, а хрипел.

Локс вытащил наружу портьеру, подергал ее и посмотрел вниз. Прямо под ним находился участок предательски ухоженного палисадника – несколько худеньких декоративных деревец были аккуратно приторочены веревками к вбитым в землю стальным прутам. Локс вспомнил слова своего инструктора по альпинизму, однообразно остроумного человека. "Запомните, авиаторы, – говорил тот, указывая на трещину или пропасть, – в наших горах погода всегда нелетная!"

Основание гардины скрипнуло, но чудом устояло, когда Локс оттолкнулся, качнулся и попытался достать босой ногой до карниза соседнего эркера. Получилось с третьей попытки. Он уцепился, напрягся, резко ударил пяткой в стекло, сорвался и повис. Окно оказалось открытым. Локс снова раскачался. Он уже не чувствовал пальцев, не видел шатающуюся перед глазами стену, все его нутро было охвачено одним желанием – прилипнуть к этой вертикали. "Запомните, авиаторы..." – прошипел сквозь сжатые зубы Локс, качнулся в очередной раз и уцепился ногой за подоконник. Несколькими судорожными толчками он просунул внутрь ногу по колено, отпустил портьеру, повисел на одной ноге головой вниз, изогнулся, схватился за карниз рукой, потом второй и, наконец, забрался весь. Он мельком глянул на свои ступни – они были разодраны в кровь.

Теперь надо было добраться до крыши. Локс подтянулся на оконной раме, взялся за крюк над козырьком эркера, пошевелил его – и тот пошевелился. "Погода всегда нелетная", – повторил Локс, медленно вытащил себя вовне, держась за крюк тремя пальцами левой руки, и правой ухватил обод водостока. Это была мягкая жесть, вся – в шершавых струпьях ржавчины. И вновь Локса спасло чудо: то место водостока, за которое он схватился, оказалось на стыке двух жестяных секций. Они были прибиты к основанию крыши капитальным стальным костылем.

Дальнейшее было делом хорошей техники. Локс подтянулся на руках, забросил на крышу предплечье, затем колено, плечо, бедро и тяжело перекатился на черепицы всем туловищем.

Дашенька стояла в двух метрах от него. То есть, уже не стояла, а падала. Вернее, уже упала, хотя все еще стояла на краю, окунувшись лицом в небытие – будто опиралась худеньким телом на восходящий воздушный поток. Она погрузилась в пространство с головой без всякой надежды всплыть на поверхность.

Локс поднялся на четвереньки, сжался до хруста в спине и, оттолкнувшись от жесткой черепицы, прыгнул. Вниз посыпались какие-то куски. Женский крик вытянулся в струну и звучал уже как одна высокая отчаянная нота. Неровный край черепицы впился в подушки пальцев кровавыми зубами. Локс закричал от боли, очнулся и понял, что одной, невероятно легкой половиной тела лежит на тверди, а другой, неодолимо тяжелой, висит над пропастью, и эта другая половина тянет и тянет его вниз.

Локс буквально врос в поверхность крыши –  до того буквально, что ему показалось, будто все его тело окаменело и покрылось жесткой черепичной чешуей. Он напрягся из последних сил, открыл рот, с диким стоном выдернул Дашеньку наверх, затащил на крышу, перекатил через себя и накрыл, рискуя раздавить, своим телом.

[к странице 21] [к странице 23]