повесть

страницы [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14]
                  [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24]

[1]

      I.     

      Одевался он фиолетово – в молниеносный спортивный костюм, водолазку цвета морской пучины и бейсболку с надписью "I'm long hair". Носки тоже были фиолетовые, в мелкую белую крапину. Из общего стиля выпадали только черные кроссовки с синими шнурками. Зато широкие, модные до вульгарности солнцезащитные очки отливали жирной фиолетовой амальгамой.

Именно в таком виде Локс явился осеннему лесу. Он бросил якорь на проселке, не доезжая до Бейт-Шемеша, и теперь бесцельно слонялся шатуном меж деревьев. Впрочем, цель у него была, но cтоль смутная и отвлеченная, что объявлять о ней вслух было бы верхом нелепости.

Лес, если это можно было назвать лесом, дышал умиротворенно. Но Локс, познавший в прошлой жизни иные меры умиротворения  – сибирскую тайгу, например, или Памир, – этого почти не чувствовал. Под ногами, на небольших островках земли, прогалинами выступавших меж глыбами песчаника, шевелились клочки желтоватой травы. Молодые деревья никак не могли разрастись настолько, чтобы утратить совокупный вид искусственной посадки. И только одно обстоятельство примиряло Локса с этим лесом: стоял будний день, деревьев было заметно больше людей, настолько больше, что сквозь стволы и ветви временами просвечивала несбыточная надежда заблудиться, отчаяться и обрести наконец то, что он искал.

На гребне серого валуна Локс увидел белку, тощую и мелкую, одетую в поношенную шубейку дымчатого цвета. Он бросил ей сухую сосновую шишку, белка прыснула в сторону, взлетела на ствол ближайшего дерева, как заправский уличный кот, и уставилась на Локса коричневыми глазками. "Сиди и молчи, – сказал Локс. – Пускай никто ничего не знает". Он прижал указательный палец к губам и красноречиво просвистел: "Тс-с-с-с-с..." Белка шевельнула дымчатым ушком.

Лес карабкался на взгорок, Локс карабкался вослед. На вершине он остановился и осмотрелся. Вокруг царила густая тишина, коронованная, будто взбитыми сливками, пенным шипением шин на близком междугородном шоссе. Над верхушками сосенок в пустопорожнем небе парил глухонемой "боинг". Рядом с ним растерянно болталось отбившееся от стаи облако. "Разорвать бы его на клочки одним поцелуем!" – подумал Локс.

Пахло смолой, шиповником и грибами, вернее, идеей о том, что в этом лесу при других географических и климатических обстоятельствах могли бы расти грибы.

Сорок минут назад Локс ушел. Тихо и безвозвратно. Медленно покачиваясь на волнах отчуждения, отвалил от порога на своем утлом "фиате", и ни единая живая душа не помахала ему платочком с причала. Никто, собственно, и не знал о том, на что Локс решился.

По дороге в лес он выбросил в иллюминатор связку ключей, она плюхнулась в придорожную траву и справно пошла ко дну.

Спускаясь с пригорка, Локс услышал какой-то шорох и звук, похожий на бормотанье. Потянуло дымком. Треснула ветка под чьей-то неразборчивой ногой. Вглядевшись в пестрое пространство, испещренное пятнами света и тени, Локс обнаружил благоустроенный островок для пикников – несколько длинных деревянных столов со сплошными скамейками по швам, мангал и врытую в землю жестяную бочку для мусора. За одним из столов спиной к Локсу сидел крупный сутулый мужчина в майке хоккейного арбитра – белой с черными полосами. Не хватало только повязки на рукаве и – особенно – шлема: мужчина был обрит наголо. На его крепком в редких веснушках затылке уместился, подрагивая, солнечный зайчик.

Локс не любил принудительно лысых. Ничего брутального он в этом не находил, а если не ради мужественности, то зачем? Не для того ли, чтобы скрыть от окружающих какой-то ущерб волосяного покрова – досадные залысины или седину?

Молодая женщина, нет, скорее, девушка, накрывала на стол. Она была особенная, как, впрочем, все девушки, попадавшиеся Локсу на глаза в периоды отчаянья. Тонкая, невысокая, джинсы в обтяжку, черная короткая блуза, возможно, шелковая, и безусловно шелковая полоска живота с приветливым spicy navel посередине. Иссиня-черные волосы обрамляли ее смуглое лицо макаром a la Mireille Mathieu, узкие глаза щурились, на подвижные губы то и дело набегала легкая улыбка, а маленький нос озорно подергивался, когда она открывала и нюхала очередной разносол. В ее лице таилось важное – Локс это понял сразу. Если бы оно, это лицо, было сплюснуто, раздвинуто скулами вразлет, то девушку можно было принять за гастарбайтершу-филиппинку, прислуживающую богатому дяде – здесь таких пруд пруди. Но эта была иной, гибкой, цивилизованно-пластичной. Ее движения были пронизаны – Локс наморщил лоб в поисках нужного слова – м-м-м... о! – культурой! "Японка, – решил он, притираясь фиолетовой спиной к стволу молодой сосны. – Ах, разорвать бы ее на клочки одним поцелуем!.."

Девушка тем временем продолжала накрывать на стол. Она извлекла из сиреневой сумки-холодильника салаты в прозрачных магазинных упаковках, баночку икры, масло, бутылку минеральной воды и бутылку красного вина, а из глубокой джинсовой сумки – тонко порезанный белый хлеб в плетеной корзинке бурого цвета, вилки, ножи, пластиковые стаканчики, фирменную фляжку с золотым тиснением "Hennessy Cognac" и два неуместных хрустальных фужера.

Мужчина внезапно обернулся и посмотрел прямо на Локса, который стоял, прислонившись к дереву, метрах в двадцати, весь фиолетовый, как натюрморт из фиалок и баклажанов. Но опытный Локс даже не вздрогнул. Он знал, что мужчина его не видит, а видит исключительно то, что хочет: лес, деревья, камни, траву. Романтик, наблюдающий облака в лучах заката, ни за что не различит среди них атомный гриб.

И все-таки Локсу представился случай оторопеть, когда он вгляделся в лицо этого человека. Его бритый веснушчатый затылок, который Локс наблюдал секунду назад, годился этому лицу в сыновья. "Уа! – мысленно воскликнул Локс. – А ведь ты, дядя, совсем старик!"

Тем не менее, лицо мужчины было исполнено веселой иронии, свойственной здоровым и самоуверенным людям. И черные с проседью брови усугубляли это впечатление.

Старик отвернулся, посмотрел на свою помощницу и его затылок расцвел. Девушка водружала на стол какой-то металлический судок. Приподняв крышку, она заглянула внутрь, и легчайшая улыбка запорхала на ее тонких губах. Старик взял девушку за руки и рывком посадил к себе на колени. Она ничуть не сопротивлялась. Напротив, забросила руку ему за голову, прикрыла тонкой ладонью солнечный зайчик на бритом затылке, и они поцеловались.

Потом еще и еще раз. И еще, долго, с аппетитом.

[к странице 2]