повесть

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [11] [12] [13] [14]
                  [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24]

[10]

       X.     

    Сначала шорох, движение, шепот, затем скрип дверной ручки – кто-то пытался войти, и вдруг – тишина. Запер он дверь на ключ или нет, Локс не помнил, и сейчас, затаив дыхание, прислушивался к звукам в коридоре. Ничего не происходило, но было ясно, что вот-вот произойдет.

– Кто там? – крикнул Локс шепотом.

Мертвая тишина была ему ответом. Потом какой-то хлопающий звук, похожий на порхание. Локс вскочил, подбежал, распахнул дверь – она не была заперта – выглянул в коридор и увидел: тонкая девичья фигура в легком белом платьице на бретельках торопливо нырнула в маленькое фойе за углом. Локс бросился в погоню, но дверцы лифта сомкнулись перед самым его носом. Он успел лишь ухватить за хвост некий белокурый аромат, отдаленно напоминавший запах клевера, дачной веранды в сосновом бору, водопада и салата из свежих огурцов с луком и петрушкой.

У окна кто-то чихнул. Там прятался человек, негативом отпечатываясь на экране темной портьеры.

– Ага! – мстительно крикнул Локс, протягивая руку.

– Ты бы еще штаны снял, – произнес Ряскин фамильярно, выпутываясь из театра теней. – Бегает, понимаешь, по коридорам в одних носках!

– Что ты здесь делаешь? – спросил Локс в полном недоумении.

– Тебя на минуту нельзя оставить, – ответил Ряскин, уселся в кресло возле низкого журнального столика, передвинул табличку с надписью "No smoking!", достал сигарету и закурил. – Обязательно во что-то вляпаешься.

Он сдвинул серую вязанную кипу с темени на затылок и почесал освободившееся место.

– Ты ее видел? – спросил Локс, указав на дверцы лифта.

– Еще бы, – ответил Ряскин. – Ты же знаешь, у меня очень острое зрение на чужие фантазии. Это, наверное, оттого, что свои я давно растерял. Мои грезы о благоденствии Сиона иссохли, а мечтать о бабах – не мой уровень...

Ряскин начал искать, куда бы стряхнуть пепел, не нашел и уронил на ковер.

– Эти твои лунатические крали ужасно живучи, – обратился он к Локсу. – В прошлый раз ты ей горло перерезал, вся в крови убегала, а нынче – смотри – как новенькая... Просто "Солярис" какой-то...

– Какие крали? Кто это был? – не унимался Локс. – Я видел ее у входа, она подглядывала за мной в окно. Это была она? Скажи, Ряскин, она?!

– И ведь что интересно, – продолжал Ряскин как ни в чем не бывало. – Ты вполне здоров. И физически, и психически. Никаких отклонений, насколько я могу судить. Ведь желание кого-нибудь убить, особенно женщину, вполне естественно. Это, как я понимаю, признак полнокровия, прекрасного обмена веществ и душевного равновесия. Согласен?

– Слушай, Митя, – Локс тряхнул головой и потер виски. – Объясни мне, кто она, почему она меня преследует? Почему она не позволяет мне влюбиться? А? Ведь она появляется только на грани новой близости, когда чья-то конкретная ладонь лежит в моей руке и мне не хочется ее отпускать! Что же это, Митя, если не болезнь?

– В момент, когда выступает моральное суждение, эстетическое переживание угасает по той же причине, по какой статуя является произведением искусства, а обнаженная женщина ни в коей мере им не является, – заявил Ряскин и добавил: – Нравится цитата?

– Если это сон, – настаивал на своем Локс, – то я буду спать до тех пор, пока не выясню все до конца. Избавиться от этого наваждения можно только одним способом – разглядеть ее лицо. Оно всегда такое мутное, расплывчатое и... знакомое. Раньше мне казалось, что меня не допускают до любви в целях безопасности – чтобы я не тратил душу свою бессмертную на заведомо пустое и несбыточное очарование. Но теперь я усматриваю в этом злой умысел...

Ряскин никак не реагировал. Более того, онемев, он начал пухнуть и тестом расползаться по креслу. Локс этого не замечал.

– Знаешь, однажды родители одной маленькой девочки объявили, что ангел принес ей братца, – сказал он, глядя на дверцы лифта. –  "Хочешь на него посмотреть?" – спросили они. "Нет, – ответила девочка. – Я хочу посмотреть на ангела..." Так вот, Митя, я тоже хочу посмотреть на ангела.

Ряскин молчал, шевеля рыхлыми распадающимися губами, как старая рыба. Казалось, он думает какую-то призрачную думу и до Локса нет ему никакого дела. Повисла обидная пауза.

– Что молчишь?

– Странный народ, эти японцы, – протянул Ряскин хриплым басом и вполне отвлеченно. – Во всем идут до самого конца. Кроме поэзии и любви.

Он неуклюже приподнялся, покачался из стороны в сторону всем телом, сквозь которое уже явственно просвечивали контуры кресла, и продекламировал распадающимся на синкопы голосом:

– О, проснись, проснись!
Стань товарищем моим,
Спящий мотылек!

Звякнуло. Двери пустого лифта отворились. Локс подскочил и заглянул внутрь.

– Голову прищемишь, – сказал за его спиной голос.

– Голову как раз и не жалко, – ответил Локс, попятился от закрывающегося лифта, обернулся – никакого Ряскина в фойе не было. На его месте в кресле сидела маленькая серая белка и смотрела на Локса во все свои коричневые глаза.

На лестничной клетке – прямо напротив фойе – послышался шорох и знакомое порхание. Локс ринулся туда. Он спустился на нулевой этаж, возможно, даже ниже, зашел в какое-то полуподвальное помещение, где анакондами тянулись по потолку одетые в стальные кольчуги алюминиевые трубы, а вдоль стен стояли большие брезентовые корзины с простынями, потом попал в ресторанную кухню, просторную, чистую и пустую, и у одной из никелированных раковин в дальнем углу увидел ее. В легком холстинковом платьице до колен, с двумя белокурыми косичками, она стояла спиной к Локсу и что-то мыла-полоскала. Он подкрался на цыпочках, заглянул через плечо, дурея от запаха хвои, клевера и водопада, рассмотрел перекрученную бретельку, худую ключицу, локоток, фаянсовую пиалу, которую она мыла, отметил тонкие, исключительной белизны кисти, колечко с дешевым камушком на безымянном пальце правой руки и короткий розовый шрам на предплечье.

Он наклонился к маленькому уху, щекой почувствовал легкое касание выбившихся из под заколки волос и задушевно-зловещим шепотом произнес:

– Маска, я тебя знаю!..

Она вздрогнула, выронила пиалу в раковину, замерла на мгновение, затем резко обернулась – и Локс проснулся.

[к странице 9] [к странице 11]