|
|
|
[17]
Прошло два
дня. В понедельник, около шести часов вечера, в квартиру Анатолия Мироновича на
двенадцатом этаже недавно отстроенного дома позвонил Курт. Дверь открыла
Оленька, пухлая двадцатилетняя девица с косичками.
– Где отец? – спросил Курт, не
поздоровавшись.
– В спальне, – сказала Оленька, близоруко
щурясь и пропуская Курта в прихожую. – Приболел чего-то.
– А почему на телефон не отвечает? –
сердито спросил Курт. – Или уши заложило?
– Этого я не знаю, – девица махнула
рукой в направлении спальни. – Разбирайтесь сами...
Курт прошел по паркетному полу в
конец коридора и без стука распахнул дверь в спальню. Анатолий Миронович,
осунувшийся, похудевший и небритый, мемориальным камнем сидел на краю кровати, обернутый,
будто младенец, в пеленку серой шерстяной шали. Рот его был приоткрыт, а из
ноздрей торчали хвосты ватных тампонов.
За спиной Курта появилась супруга
больного, миниатюрная женщина в фартуке и тапочках.
– Две ночи не спит, – сказала она
шерстяным голосом обеспокоенной домохозяйки. – Из носа течет, температура под
сорок, озноб. К врачу гоню – ни в какую. А вдруг это менингит?
И она легонько похлопала себя по
губам пухлой карликовой ладошкой.
– Сейчас разберемся, – сказал Курт.
– Будьте так любезны, Курт Францевич,
отвезите его к врачу! А то я просто места себе не нахожу!
– Не суетись, Настя, – деловито
успокоил ее Курт. – Водка в доме имеется?
– Какая водка! – испугалась
Анастасия. – Нет, мы вина не держим, вы же знаете... Есть только спирт
медицинский – для компрессов.
– Тащи! – приказал Курт и захлопнул
дверь перед самым носом домохозяйки.
Анатолий Миронович в течение этого
диалога не шевельнулся. Он продолжал тупо глядеть в стену, и казалось, что сами
глаза его уже стали этой стеной. Курт решительно шагнул в направлении больного
и с размаху влепил ему тугую пощечину. Тело Анатолия Мироновича сотряслось, по
каменной щеке растекся пунцовый отпечаток куртовой ладони, левый глаз
захлопнулся, потом отворился, затем пришло в движение и правое веко. На
окаменевшее лицо Анатолия Мироновича набежало несколько быстрых трещинок, и оно
вдребезги раскололось безнадежной гримасой смертника.
– Конец нам, Куртяй! – просипел он.
– Финита ля комедия!..
Лидия Сергеевна задыхалась. Хриплые
звуки вырывались из открытого рта с шипением гейзера, бронхи пухли, грудная
клетка вздымалась девятым валом и тяжко опадала, чтобы тут же восстать снова.
Голова с растрепанными волосами бессознательно моталась по мятой подушке,
широко открытые глаза обессмыслено шарили по потолку.
– О-о-о! – хрипела Лидия Сергеевна.
– О-о-о! О-о-о! Ы-ы-ы! Э-э-э!
Внутри у нее зарождалась и с каждым
вдохом расширялась какая-то полая сфера. Она увеличивалась в диаметре и
раздвигала своей влажной, слизистой поверхностью внутренние органы.
– О-о-о! Ы-ы-ы! Э-э-э! – хрипела Лидия
Сергеевна, пребывая почти в потустороннем мире, и тембр этих стонов казался
инфернальным. – О-о-о! Ы-ы-ы! Э-э-э!
Неотвратимое подступало, и вот уже сфера
внутри ее живота разрослась до невероятных размеров, расплющив легкие и
желудок, напряглась до невозможности в самом апогее удушья и – лопнула.
– И-и-и! – запищала Лидия Сергеевна, и
ухватив толику воздуха судорожно раздернутым ртом, громко простонала: – Ой, не
могу больше! Ой, отпусти меня, отец! Ой, освободи от своих пут, батюшка
небесный! Ой, сил моих нет уже!.. О-о-о-ой!
[к странице 16] [к странице
18]
|
