|
повесть
|
|
[1]
Сентябрь издыхал. Генетически и
календарно.
За окном дачной веранды трепетало
прозрачное утро. В небольшой луже у калитки оскудевал бледный солнечный
желток. На голубой в ромашках клеенке (ее только что привез и постелил Анатолий
Миронович), богоугодно расположились горячие гренки, свежий чай с бергамотом и
алый клубничный джем.
Все это было удивительным и
прекрасным. В отличие от остального.
Остальное же включало в себя Лидию
Сергеевну, ее стареющее лицо, неприязненную мимику с редкими проблесками былой
привлекательности, их разговор на известную тему, да и саму невозможную эту
миссию, исполнить которую Анатолий Миронович, собственно, и прибыл.
Стало быть, Анатолий Миронович прикатил
субботою к Лидии Сергеевне на дачу, в Растолкаево. Прикатил не миловаться, а с черным,
в общем-то, умыслом. Хотя следует признать, что раньше, годик-полтора тому,
частенько наезжал Анатолий Миронович к своей любовнице, да и дача принадлежала,
в сущности, ему, о чем он, конечно, помнил, но молчал.
Апартамент был не ахти какой – двухкомнатный
домик с кухонькой-верандой, шиферной крышей и палисадником, который беззлобно
скалился на проселок крашеным в зеленый цвет штакетником. Из прочего на участке
умещались садик с тремя яблоньками и двумя вишнями, огородец в три грядки, Лидия
Сергеевна, артезианский колодец, бревенчатая стайка да одноместный туалет-теремок
с деревянной задвижкой.
Зимой можно было жить только в дальней
комнатке и на веранде – с обогревателем.
Печку, которую Анатолий Миронович собственноручно выложил на кухоньке, топить
воспрещалось – она чадила и сорила искрами на деревянный пол.
Что же до Лидии Сергеевны, то вела
она себя в последнее время гадко. Горячилась невоспитанно, раздражалась от
ерунды, и как нитка на заезженном "Зингере", то и дело сходила с
катушек, завязывая злопамятные узелки. Неустойчиво и опасно вела себя эта
женщина, вымогала у Анатолия Мироновича деньги, шипела в телефонную трубку, строчила
записки опасного содержания, угрожала не позором или там унижением, а
форменным, выражаясь фигурально, распятием и анафемой.
Понятно, что в такой ситуации Анатолий
Миронович не мог приехать на дачу в Растолкаево за любовью. Не искал он уже никакой
любви, отнюдь! Тем более у женщины, которая превратилась в ежедневный его кошмар,
меч Дамоклов над его светлой, с точки зрения волос, головой. Вопиющее в
наглости и нахрапе поведение стареющей любовницы, конечно, не могло не повлечь
за собой. И повлекло.
В общем, как ни крути, а в этот
ясный на излете сентября день Анатолий Миронович прибыл в Растолкаево затем,
чтобы Лидию Сергеевну убить.
Встречен он был рутинно: с
высокомерным равнодушием, свойственным, как мнилось Лидии Сергеевне, только
особам высокого нравственного полета, что, говоря по правде, ни коим боком не вязалось
с ее деревенским обличьем и средним образованием. В углу веранды на стареньком
комоде стоял невесть откуда взявшийся образок, перед ним горела свечка, а выше,
на стене, висели перекрестьем две свежие рябиновые ветки.
– Третьи Осенины, – сказала Лидия
Сергеевна, кивнув на образок. – Воздвижение Честного Животворящего Креста
Господня.
Она перекрестилась, взяла с
приступки металлическое ведро и, шаркая подошвами ботинок, повлеклась наружу. В
кильватере ее юбок на половицах сомкнулся и вновь разомкнулся круговорот
пылинок.
[к странице 2]
|
