|
|
|
[9]
– Фуфло, -
заявил Курт. - На понт берет.
– А если нет? – парировал Анатолий
Миронович.
– Может, она про твой копчик узнала? – съехидничал
Курт.
– И собралась сообщить об этом в
прокуратуру? – Анатолий Миронович поднялся с кресла и тоже стал ходить взад-вперед.
Недавно у него обнаружилась глупая болезнь под названием кокцигодиния. Глупость
ее заключалась в том, что, по словам доктора, этим недугом страдают только
женщины. И стеснительный Анатолий Миронович, как умел, скрывал эту информацию
от окружающих, хотя сидеть временами приходилось только на одной ягодице.
Они молча пошатались от стены к
стене еще несколько минут. Затем Курт изменил траекторию, достиг холодильника и
плеснул себе еще джина.
– Ты хоть выяснил, до чего она
докопалась? – спросил он.
– Как я могу это выяснить?! –
возопил Анатолий Миронович и заломил руки. – Задавать наводящие вопросы, что
ли? Уж проще убить ее к чертям!
Курт почесал макушку и сказал:
– Займусь.
– Что? Ты? Как? – обмирая, спросил
Анатолий Миронович.
– Устроим обычное ограбление с
изнасилованием и убийством, – сказал Курт. – Раз плюнуть!
Воображение Анатолия Мироновича эскизно,
но крайне живо набросало несколько сцен предполагаемого сценария, причем особенно
выпукло – сцену изнасилования, и он крикнул:
– Не надо! Я сам!
– Сам ты даже шнурки правильно
завязать не можешь! – отрезал Курт. – Сам он! Чего сам-то? Ограбишь,
изнасилуешь и убьешь? Не смеши, Толяша...
– Отравить ее надо чем-нибудь! – умоляюще
вскричал Анатолий Миронович. – Астма у нее хроническая! Подсыпать яду в
бергамот, чтобы задохнулась! А? Она ничего не поймет, и подозрений никаких! А
ограбление и убийство – это же уголовщина! И потом – дача-то на меня записана,
начнется дознание, то, се, станут дергать на допросы. Нам это надо?
Курт посмотрел на предательски беспомощное
лицо компаньона и сказал:
– Нам этого не надо.
– Вот видишь! – и Анатолий Миронович
вздохнул облегченно. Он вернулся к столу, повозился, присаживаясь, и аккуратно
скособочился на одной ягодице. – Я все исправлю. Только яду достань.
– Говно, – сказал Курт то ли про
Лидию Сергеевну, то ли про ситуацию в целом, то ли про Анатолия Мироновича
лично.
– Говно, – согласился с каждым из
этих контекстов Анатолий Миронович и вспомнил, как Лидию Сергеевну, молодую и
вертлявую тогда женщину, привел в клуб на новогодний вечер какой-то счетовод из
бухгалтерии. Было это лет двадцать назад. Потом она рассказала, что счетовод
пришел 31 декабря в пустой кинотеатр на дневной сеанс, терпеливо ждал у кассы,
пока Лидия Сергеевна накрасит губы, а когда она накрасила, скабрезно поинтересовался,
какова ее помада на вкус. "А вы оближите!" – посоветовала ему Лидия
Сергеевна и высунула в окошечко свернутые трубочкой губы. Счетовод оглянулся по
сторонам, наклонился, тщательно облизал, удовлетворенно почмокал и пригласил Лидию
Сергеевну в клуб на новогодний бал. Там, правда, он как-то быстро напился шампанского
с пивом и заснул на стульчике у входа, бросив свою пару вкупе с ее накрашенными
губами на произвол судьбы. Невольным инструментом этого произвола и оказался
неприкаянный Анатолий Миронович. Он явился на праздник один – жена сидела с простуженной
дочкой – и вознамерился скучать у стены, но был неожиданно вовлечен в белый
танец неизвестной дамой. Затем она еще три раза приглашала его танцевать, а
потом умыкнула в гримерную и жадно облобызала ему лицо и шею. Горяча была Лидия
Сергеевна, как печка, и ужасно голодна до любви. Но в тот вечер между ними не
произошло ничего интересного – все завязалось позже, через неделю или две,
когда после нескольких походов в кино Анатолий Миронович решился заглянуть к
Лидии Сергеевне домой, на чай. Там, в коммунальной комнатке, на узкой девичьей кровати
они и стали, наконец, любовниками.
[к странице 8] [к странице
10]
|
