повесть

[19]

- Хорошая идея, - сказал Глюк. - Почему бы не попробовать?

- Рад бы, да билет у меня в другой поезд. Я уже знаю, чем это кончится: хандрой и желанием выть. Любой идеал нуждается в разрушении. Если до него невозможно дотянуться конкретной рукой, лучше выбросить его на помойку. Рюмка водки, пока ее не выпили, не имеет никакого смысла. О ней можно мечтать только тогда, когда она стоит у тебя перед носом.

- А давай поищем ее, Мартин! - предложил Рихтер.

- Водку?!

- Да нет. Нелли. Ты ведь имеешь кое-какую информацию, знаешь, что она живет в Холоне, любит бывать на том пляже.

- Ничего я не знаю, Рихтер. В контексте нашей встречи Холон превращается в условный город N., а «тот пляж» - во все средиземноморское побережье. Да и была ли вообще эта встреча? А если я ее выдумал?!

- Вчера мне так и показалось, - сказал Глюк.

- Это, кстати, не исключено, - заявил Гин. - Маниакальный бред как следствие депрессии. Тьфу! Ненавижу это слово!.. Уж лучше назовем мое вчерашнее состояние патологической формой скорби.

Вбежал Даниэль с пластмассовым ятаганом в руке.

- Папа, давай сражаться!

- А Эдик с тобой сражаться не хочет?

- Эдика я уже зарезал!

- С этим ты поторопился, малыш, - Гин поцеловал сына в воинственный лоб, развернул его лицом к двери и слегка шлепнул по попе. - Иди воскреси Эдика и сражайся с ним! Воевать надо с равным, дружок. А ты все время норовишь выбрать слабого.

XI

      Я не стал ни лучше и ни хуже.
      Под ногами тот же прах земной,
      Только расстоянье стало уже
      Между вечной музыкой и мной.

       Жду, когда исчезнет расстоянье,
       Жду, когда исчезнут все слова
       И душа провалится в сиянье
       Катастрофы или торжества.

Так эти стихи звучат в оригинале, Нелли. Георгий Иванов, Жоржик, друг Николая Гумилева, муж Ирины Одоевцевой, серебряный эмигрант. Памятуя о моем пристрастии к символам, не могу не заметить, что умер он в том самом году, в котором родился я. Этот факт - единственное, что нас связывает. Если, конечно, не учитывать мою бескорыстную преданность его стихам…

Нам с Вами осталось часа полтора-два... Скоро я впаду в забытье, как Иордан - в Мертвое море. И мы расстанемся. Думаю, навсегда. Во сне я буду шарить неверной рукой в поисках то ли записки, то ли голубя, то ли корки от арбуза. А наутро попытаюсь восстановить в памяти лицо старца в окне особняка, лицо, которого на самом деле не существует, потому что это лицо Бога. С тех пор как я покинул родной город, Он является ко мне каждую ночь. Он приходит за покаянием и уходит ни с чем. Я еще слишком жаден, чтобы возвращать старые долги. Я еще верю в срок давности. Глупо, конечно. Но покаяние ведь тоже не от ума. Скорее, от скорби...

Не огорчайтесь, Нелли, но завтра Вас не станет. На смену живому отчаянию придет черная пустота, тяжелая, как атмосферный столб. Будь моя воля, из двух возможных исходов - обреченности и разочарования - я выбрал бы второе. Оно мягче, естественней, понятней... К сожалению, разочарование мне недоступно. Моей конкретной руке до Вас не дотянуться, а без плотского контакта даже рюмка водки не в силах разочаровать.

[к странице 18] [к странице 20]