повесть

[20]

…Однажды давний мой приятель влюбился в обложку журнала «Огонек». Вернее, в артистку, которая на этой обложке была размещена. А через несколько лет женился на другой артистке, совершенно не подозревая, что в этой женщине воплощены одновременно и его обреченность, и разочарование. Последний в их семейной жизни скандал увенчался сценой, достойной гусиного пера Шекспира: разочарованный муж выхватил из-под подушки истрепанный журнал, сунул его в лицо жены и запальчиво выкрикнул:

- Вот женщина, о которой я мечтал всю жизнь, которую я люблю и которой не изменю никогда!..

- Так это же я! - сказала обалдевшая актриса. И опомнившись, добавила: - Это я, урод, твоя жена! В гриме Анны Болейн. Ты понял, чудовище?!

…Мы живем во время сплошных опозданий. Мы опаздываем везде, и к нам опаздывает все. Опаздывают зрелость и потери, рассудительность и обретения. Опаздывает любовь. Нам кажется, что не мы виной этому повальному опозданию, - виновато время, в котором ничего не случается. «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Нам роковых минут не досталось. Но по инерции, в силу своего образования и преклонения перед теми, кому действительно далось явиться вовремя, мы пытаемся высосать из обескровленного пальца капельку Божественной росы, капельку Рока и Предопределения. С высоты полета ангела наши попытки умилительны и смешны. С точки зрения земного человека они глупы и безобразны.

...Расстоянье сужается, Нелли, и сердце мое это чувствует. Я еще далек от мыслей о неизбежном, но все чаще застаю себя скучающим в холодном тамбуре поезда. Надрывается гудок. Вагон дергается. Меня бросает лицом на толстое грязное стекло. Я успеваю упереться руками в обшарпанную дверь, да так и замираю - в позе наклонной плоскости. Я смотрю на уползающий в прошлое перрон, и зрение мое слабеет пропорционально ускорению локомотива. Жизнь сливается в единый галопирующий пейзаж, деталей уже не разглядеть, экспресс мчится без остановок... Внешний мир утрачивает жесткие очертания, размягчается, становится безликим и равнодушным, как каша-размазня или космос. Времена суток скандалят в очереди к прилавку, умудряясь вчетвером создать впечатление целой толпы. Бытие, кряхтя, умещается в колбасе поезда, лишив остальной мир последних признаков жизни. Я уже не ощущаю движения - мое тело насыщено инерцией.

За редкостью впечатлений все мое существо вынуждено сосредоточиться на попутчиках. И я об этом ничуть не жалею, Нелли. Они замечательные, мои спутники. С ними мне всегда будет лучше, чем вовне, какие бы остановки ни грозили нашему составу, какие бы соловьиные сады ни грезились за станционными пакгаузами.

...Сейчас я докурю сигарету и вернусь в купе. И до того, как впасть сознанием в Мертвое море, мы обязательно испросим у проводницы внепланового чаю, съедим под него деепричастную шоколадку «Дав», поболтаем о том о сем, а затем, Нелли, - и пускай этот акт увенчает собою все страдания прошедших суток! - сыграем партейку-другую в подкидного дурака...

Тель-Авив, 1999-2000 гг.

[к странице 19]  [к странице 1]