|
|
[2] 11. Муля (продолжение) Воспитание Муля получил добротное,
основательное. Иногда было больно, но зато поучительно. Он знал цену копейке,
не говоря уже про рубль или про десять рублей. В самые смутные времена в
мулиной квартире было все необходимое. И даже немножко больше. Дед Иоанн до
смутных времен не дожил, а то бы порадовался за внука и взял бы свои слова про
урода обратно. Хотя бабушка Фрида на этот предмет имела особое мнение. 12. Как-то раз Как-то раз Виктор Викторович
Виктюков репатриировался в Израиль. Он пожил там, пожил, да и пригласил к себе
Мулю. В гости. Бабушка Фрида была против, но Муля поехал. Папаша Виктюков встретил сына
грустной улыбкой и сразу же начал показывать Израиль. - Вот, Саша, смотри, - сказал он,
разводя руками. - Это - Израиль. Муля посмотрел, и они поехали к
Виктюкову пить водку. 13. Отец и сын В Израиле Муле понравилось больше,
чем дома. Но он ощутил оторванность. - Вот и я ощущаю оторванность,
сынок, - говорил ему интеллигентный папаша Виктюков. - Даже деда твоего
придурковатого иногда вспоминаю с нежностью. - А ты возвращайся, - советовал
рассудительный Муля. - Я тебя в кооператив пристрою, накладные оформлять научу.
Станешь человеком... - Поздно мне становится человеком,
Саша, - вздыхал Виктюков. - Чуждо мне все человеческое... "Ну и дурак", - думал
Муля. 14. В.В.Виктюков Особенных чувств к отцу Муля не
питал. Разве что жалость. Виктор Викторович вообще был жалкий человек. Из высшего
он имел только образование. В его дипломе об окончании Коксуйкого
педагогического института была записано, что он, В.В.Виктюков, может
использоваться в качестве воспитателя-наставника в начальной школе. Но для
гордости этой записью у мулиного папы не хватало характера. Его потребности
(как и возможности) были намного ниже средних. Поэтому Виктор Викторович не
особенно мучился, проживая свою воробьиную жизнь. 15. Блошиный рынок Особенно понравился Муле блошиный
рынок в городе Яффо. Там торговали всякой подержанной дрянью, а на дрянь у Мули
всегда был нюх. На этом рынке он даже умудрился толкнуть леркины колготки,
которые прихватил с собой в Израиль по ошибке. Ну и подарков, конечно, накупил
кучу: матери - крокодиловый ридикюльчик, бабушке Фриде набор мельхиоровых
ложек, а жене - клетчатый купальник, сделанный из крупной рыбацкой сети. 16. Отец и сын (окончание) Виктор Викторович снимал маленькую
комнату в тель-авивском районе Флорентин. Она находилась на шестом этаже
пятиэтажного дома и представляла собой наспех сколоченный сарай (или, говоря
по-коксуйски, стайку). Добра в этой комнатке было всего-ничего - табуретка,
железная кровать времен британского мандата и старый холодильник
"Минск", используемый в качестве тумбочки. Дверь выходила на крутую
лестницу, ведущую вниз, а окно - на плоскую захламленную крышу. С крыши можно
было вести круговой обзор. Но только выпивши. Потому что трезвого человека там,
как правило, тошнило: не от высоты, а от глубины человеческого падения. Днями отец и сын ходили по улицам,
а вечерами пили водку, сидя на кровати. Снедь располагалась на табуретке.
Бутылка стояла на полу. - Я, батя, в тебя не врубаюсь, -
говорил хозяйственный Муля, шинкуя огурец. - Ты никогда, бля, не жил по-людски,
и сейчас не хочешь. Ну, чего тебе не хватало в Коксуйске? Сидел бы себе в своей
школе, учил бы ублюдков истории, а в свободное время занимался бы делом... - Эх, Саша, - отвечал захмелевший
Виктюков. - Если бы у меня была семья, если бы твоя мама меня любила... - Забудь ты про любовь! -
перебивал крутой Муля. - Это все сопли! Надо жизнь делать, ежкин клеш, а не
ждать, пока она сама сделается. Вот возьми, к примеру, меня. Я, бля, знаю, чего
хочу. И рву себе задницу, чтобы добиться. Ты думаешь, я тут у тебя отдыхаю,
водку, бля, пьянствую, воздух нюхаю, то, се?.. Хрена лысого! На самом деле я
размышляю, какой бы бизнес закрутить через эту поездку. Понял? А ты сидишь на
своей раскладушке кучей, и ничего в тебе не шевелится... Ну, давай, батя,
замахнем еще по одной! - Давай, - говорил Виктор
Викторович. И они замахивали. 17. В общей сложности В общей сложности Муля провел в
Израиле три недели. Дважды он загорал на пляже, трижды приставал к стройным
эфиопкам, один раз попал в больницу с грандиозным поносом, выпил неисчислимое
количество пива и, оставив отцу сто долларов начального капиталу, отбыл
восвояси. 18. Сюрприз Дома Мулю ждал сюрприз. Его жена
Лера в первую же ночь по возвращении мужа из Израиля объявила, что беременна.
Муля приготовился было обрадоваться, да Лерка-паршивка все испортила, заявив, что
беременна, кажется, не от него, не от Мули, а от его делового партнера по
торговле нижним бельем Леонида Ульяновича Коготкова, бывшего директора
угольного разреза "Сердце Ильича". Особенно поразило Мулю слово
"кажется". Отлупив жену, Муля ушел спать в столовую, но заснуть не
смог. Он ворочался до самого утра, жевал наволочку, чесался и хрюкал в
бессильном бешенстве, проклиная курву Лерку самыми черными словами. К утру Муля
успокоился и затих. Он даже легонько вздремнул и даже короткий сон посмотрел, будто
сидит он на тель-авивской набережной в обнимку с беременной негритянкой, а у их
ног в песке копошится шоколадного цвета карапуз. - Тятя! Тятя! - кричит пацан. -
Смотри, бля, какого бикараса я отловил!.. Муля смотрит на дитятю и видит,
что рожей - ежкин клеш! - тот уловимо похож на Леонида Ульяновича Коготкова, на
этого бикараса с "Сердца Ильича", на этого сукиного кота, масляную
харю. А тут появляется откуда ни возьмись папаша Виктюков и протягивает Муле
бабушкины золотые часики. Бери, дескать, презент, сынок, и помни... 19. В общем В общем, Муля от Леркиной измены
так и не оправился. Сначала думал заказать Коготкова, даже двести баксов
обналичил и официальную заявку подал известному в городе киллеру Ваське
Берендееву по прозвищу Сюртук. Но Сюртук в это время как раз избирался в
депутаты и отказал. - Не до мочева мне сейчас,
корешок, - сказал он Муле. - Вот сбаллотируюсь, тогда подваливай... А его личный референт - громила
Жорик Почкун - оскорбительно уточнил: - Если всех хахалей твоей Лерки
перестрелять, у Сюртука, бля, избирателей не останется... И почесал у себя в паху. 20. Тяга неодолимая Поваландался Муля в родном
Коксуйске еще с полгода, поторговал без всякого настроения, а потом враз
пооборвал деловые связи, закрыл фирму на замок и решил воссоединиться со своим
убогим папашей. Бабушка Фрида была против, а мать Анна Иоанновна неожиданно
заявила, что ощущает неодолимую тягу к земле своих далеких предков, к их
традициям и вере. - Вот те крест, ощущаю тягу! -
сказала она. - Аж под ложечкой посасывает! - Какая тяга, Анюта! - возопила
бабушка Фрида. - Какие предки, ежкин клеш! У твоего отца не было никаких
предков, кроме Стаханова и Краткого курса! А твой Виктюков - мудозвон
коксуйский! Рожу бы его остяцкую намылить! Какое, к чертям собачьим, яврейство?!
Тоже мне, золотой желудь, ежкин клеш!.. И она стала причитать, то и дело
поминая счастливого дедушку Иоанна Киршенбойма, который по устоявшейся
стахановской традиции до семейного позора не дожил. [ к странице 1 ][к оглавлению "Другая проза"] [ к странице 3]
|
|
2007 © Copyright by Eugeny Selts. All rights reserved.
Все права на размещенные на этом сайте тексты
принадлежат Евгению Сельцу. По вопросам перепечатки обращаться к автору
Produced 2007 © by Leonid Dorfman