повесть

[10]

Наташа, по ее собственному признанию, разглядела во мне дикаря, что ее и подкупило. Вольтера она не читала, поэтому не могла оценить, насколько напоминала тогда мадемуазель де Сент-Ив, дурочку голубых кровей, втюрившуюся в простодушного гурона. Что до меня, то я не задумывался над следствиями и не видел никаких причин отказываться от этого союза. К тому же, не скрою, мне было чрезвычайно приятно обнимать эту темноволосую русскую девушку, произносящую в мой адрес непостижимое слово comprehensible.

Посредственность, никак не оспариваемая ее носителем, всегда вызывала в моей душе симпатию. Наташа Ростова была посредственностью яркой. Ее претензии к жизни были не то чтобы глобальны, но их отличал, если угодно, высокий уровень профессионализма. Она была ведома «духом времени», который, как принято полагать, взывал тогда к «всестороннему раскрепощению личности». Под личностью подразумевалось буквально все, что умело водить «Жигули», готовить пудинг и играть в лаун-теннис. Наташа - надо отдать ей должное - очень старалась. Но человек, умудренный хотя бы минимальным опытом общения с женщинами, быстро понимал, что за этими цветочками никаких ягодок не последует. Я, как Вы уже догадались, в то время таким человеком не был.

Они взрослели на моих глазах, эти хрупкие детки элиты, и тут же старились, превращаясь в унылых обывателей, так и не доносивших свои первые джинсы до состояния пыли. Их самодовольное разложение лишь коснулось меня тлетворным крылом, оставив в памяти несколько общих для всего поколения мест.

Наша семейная жизнь была оптимально коротка. Прошитая по всем швам таким количеством непонимания, что к концу второго месяца уже зашкаливало, она закончилась вечным и ни к чему не обязывающим миром. Миром, в котором Наташа (в счастливом от меня далеке) уже не опускалась до неприличных истерик, а я, в свою очередь, не эпатировал ее безнадежных подруг, посещая секцию по игре в городки...

      Ева, кто ты? И в чем твоя суть и причина?
      Что ты знаешь о цели и долге земном?..

Альфреда де Виньи из меня не получилось. Да и мисс Лидия Бенбери из Наташи была никудышная. Мы расстались до того легко, что мне в один момент показалось важным как-то утяжелить развод: грешным делом, я подумывал подать на алименты... Но вскоре это прошло... А затем...

А затем мне надо было встретить Вас, Нелли! Почему этого не случилось?

VI

- Ты уверен, Ефрем, что эта рыба с чистой анкетой? - спросил Рихтер, в упор разглядывая ломти дареной селедки, беспорядочно разбросанные Глюком по тарелке.

- В смысле?

- Ты разве не слышал, что мелкие лавки торгуют рыбой, выращенной в канализации? На днях об этом звенела вся пресса. Представляешь, в говне, оказывается, рыба в десятки раз быстрее жиреет... Не смотри на меня подозрительно, Мартин! Во-первых, я не рыба. Во-вторых, разжирел вовсе не потому, что рос в говне, а от порока сердца...

- Ты не рыба, Рихтер, - ответил Гин, утирая салфеткой жирные губы. - Рыбы - немы. Что же касается среды, в которой ты рос, то у нее был единственный недостаток: полное отсутствие говна...

Глюк пошарил рукой под диваном, выудил оттуда плоскую жестяную банку и сунул ее под нос Рихтеру.

- Сельдь дальневосточная пряного посола, - прочитал тот и удовлетворенно хихикнул.

Сумерки сгущались. Синий бархатный мрак заволакивал уютную комнату Глюка, как оперный занавес. Сорокасвечовая лампочка старого торшера сопротивлялась из последних сил. Тела собеседников растворились в темноте совершенно. И если бы не естественный отражатель, коим являлась блестящая голова Глюка, друзьям пришлось бы ориентироваться только по голосу.

- Ее зовут Нелли, - сказал Гин. - И я ее потерял.

- В этом нет ничего странного, Мартин, - ответил Рихтер. - Странно другое: почему она тебя потеряла. С ее стороны это непростительная халатность.

- Женщины обыкновенно недооценивают поэтов, - сказал Гин. - Это естественно. Но сегодня я об этом по-настоящему пожалел.

- Любая стена - это дверь. Так, кажется, говорил твой Эмерсон?

- Попахивает революцией и коммунизмом, - Гин обреченно вздохнул и продекламировал:

                 Убийца мнит, что убивает,
                 Убитый мнит, что пал в крови, -
                 Ни тот и ни другой не знает,
                 Куда ведут пути мои...

[к странице 9]  [к странице 11]