Compelle intrare

На земле существуют явления, открывающие какой-то доступ к неведомому; мысль ищет выхода в этом направлении, и сюда же устремляется гипотеза. Догадка имеет свое compelle intrare (заставь войти - лат.). В иных местах и перед иными предметами мы невольно останавливаемся в раздумье и пытаемся проникнуть в их сущность. Иногда мы наталкиваемся на полускрытую неосвещенную дверь в неведомый мир.
Кого не навел бы на размышления вид этого мертвеца?

Виктор Гюго. Человек, который смеется

Шандор Коган был когда-то солдатом. Причем хорошим солдатом. Он хоть и не служил в отборных боевых частях (помешал пустяк - отсутствие водительских прав), но принимал участие в локальных войнах и вообще показал себя молодцом. Вплоть до своего ужасного ранения.

Шандор родился в маленьком провинциальном городке Атлит на берегу Средиземного моря. Все его детство прошло у подножия крепости крестоносцев, которая являлась единственной причиной того, что родной городок Шандора был отмечен на всех туристических картах страны. Здесь он взрослел в жестоких играх со сверстниками, здесь учился дружить и враждовать, здесь впервые заметил за собою некоторые странности. Вернее сказать, на эти странности ему указали друзья его детства, а потом и родители. Заключались они в густой сосредоточенной задумчивости, напоминавшей оторопь. Эта задумчивость внезапно овладевала мальчиком, когда он смотрел на что-то движущееся. Любое движение - будь то морская волна, пламя костра или пейзаж, убегающий за окном автомобиля, - приводило Шандора в состояние прострации, выйти из которого было не так уж легко. Он как бы впитывал движение взглядом, абсолютно отрешаясь от внешнего мира. Его глаза были широко открыты, дыхание затаено. Он не обращал внимания на посторонние звуки, не слышал, когда его окликали по имени. Только смотрел и смотрел.

Когда эта причуда стала поводом для насмешек со стороны школьных друзей, Шандор с мужественным упорством начал с нею бороться. И победил.

Правда, когда ему исполнилось 18 лет, он так и не смог сдать экзамен на водительские права, хотя предпринял ряд отчаянных попыток. Приговор экзаменаторов был суров: рассеянное внимание. Шандор Коган тогда и не подозревал, что в этой парадоксальной формуле (разве внимание может быть рассеянным?) заключена вся его судьба. Причем не столько жизнь, сколько смерть.

В первый вторник декабря 1993 года на диком пляже недалеко от Кейсарии был обнаружен труп молодой девушки. Она лежала на песке, приложив холодную ладонь к груди. Ее одежда - джинсы и белый шерстяной свитер - была чистой и даже проглаженной. Полицейский, склонившийся над телом девушки, с испугом обнаружил, что ее волосы пахнут нежными духами.

Узнав об очередном трупе, следователь Z. понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Это была уже шестая подобная смерть за последние три с половиной месяца. Все шестеро погибших были найдены недалеко от моря, все шестеро были молодыми людьми, бывшими или настоящими студентами. И это - единственное, что их объединяло. Они не знали друг друга, не имели общих знакомых, жили в разных городах. Их дороги не пересекались никогда. Это было доказано следствием. Четверо парней и две девушки погибли у моря, в ненастье, по неизвестной, а следовательно, таинственной причине.

Родители Шандора репатриировались в Святую землю в конце пятидесятых годов из Венгрии, оставив там большой дом в деревне под Капошваром. Отец был влюблен в рыбалку. В Венгрии он каждое воскресенье ездил на Балатон. Перебравшись в Израиль, семья поселилась у моря. На этом настоял отец, который считал влажный морской воздух полезным для здоровья. Он страдал астмой и частыми приступами ностальгии. Во время одного из таких приступов и родился Шандор. Иначе у него было бы совсем другое имя, более подходящее к его исконно еврейской фамилии.

И тем не менее Шандор Коган был хорошим солдатом. И стал бы хорошим офицером, если бы не эта дурацкая пуля.

Следователь Z. чувствовал, что заболевает. Многим знакомо это мерзкое состояние, когда знаешь, что начинается болезнь, а предотвратить ее не можешь. Она неумолимо завоевывает весь твой организм, клетку за клеткой, несмотря на героическое сопротивление. Эдакая легкая репетиция смерти.

Z. чувствовал, что мысли об этом деле становятся слишком навязчивыми, но уже не мог им противостоять. Они обложили его мозг, как вражескую крепость, и начали подготовку к штурму.

Ах, если бы эти шесть случаев были хоть как-то похожи на убийства! В том-то и состояло поражение следователя, что все шестеро умерли естественной смертью. На их телах не было обнаружено ни одного следа насилия, ни единой царапинки. Их прошлые жизни были до банального обычными, похожими на сотни тысяч других. Они состояли из цепи известных приключений, вполне естественных для молодых людей, приключений, таящих в себе в равной степени и удовольствие, и угрозу жизни.

Пуля была действительно дурацкой. Это случилось в центре Газы во время разгона палестинского митинга. Шандор тогда командовал отделением из десяти солдат. Их перебросили в Газу с Западного берега реки Иордан.

К тому времени заканчивался второй год его службы в армии. Для такого опытного бойца операция по разгону демонстрации являлась привычным делом, четкой последовательностью двух-трех отрепетированных военных реприз. Мегафон, бронетранспортер с водометом наверху, плексигласовые щиты для защиты от камней, несколько гранат со слезоточивым газом - и демонстрация рассеяна. Так оно было и на этот раз. Палестинцы разбежались в разные стороны. Солдаты сгрудились у бронетранспортера, закурили. Предстояла передышка. Коган снял каску и вытер пот со лба. В этот момент раздался выстрел.

Стрелял, как выяснилось позже, тринадцатилетний пацан. Он сидел на кровле мечети с самодельной малокалиберной винтовкой. У него был всего один патрон (тоже, кстати сказать, самодельный). И этот патрон стал роковым.

Пуля вошла в левый висок и вышла из правого. Голова старшего сержанта Шандора Когана была прострелена навылет.

Каждый из шести трупов был опознан достаточно быстро. Общественность начинала роптать. Пресса готовила скандал. После того как эти смерти превратились в тенденцию, газетчики буквально осаждали полицейское управление, в котором работала следственная группа. Z. взял себе за привычку запираться от журналистов в туалете и просиживал там чуть ли не часами. «Задница у меня крепкая. Ей все равно, на чем сидеть», - говорил он.

Осада прекратилась только тогда, когда одна из сладко-желтых газетенок опубликовала интервью со скандально известным астрологом и ясновидцем Цви Брунштейном. Этот шарлатан заявил, что речь идет о новой страшной эпидемии и что вышеупомянутые шесть смертей - только первый звонок. «Жуткая болезнь, - витийствовал оракул. - Она вызвана микробами, проникающими на Землю из космоса сквозь озоновые дыры. - Ее последствия будут катастрофичны. Они многократно превзойдут последствия СПИДа».

После этой сенсации журналисты переключились на ученых и врачей, оставив полицию в покое.

Шандор Коган выжил. Полгода в клинике, семнадцать сложнейших нейрохирургических операций и левый глаз остались в прошлом.

Шандор довольно быстро освоился со своим одноглазием. Вместо безвозвратно утраченного левого глаза ему вставили прекрасный стеклянный протез, так что обнаружить его увечье было трудно даже в том случае, если собеседник глядел ему прямо в глаза.

Выйдя из больницы и оформив инвалидность, Шандор отказался от предложения отца вернуться в Атлит и снял небольшую студию в поселке Орот - в четырех километрах от Кейсарии. Здесь он, можно сказать, уединился, ведя жизнь то ли отшельника, то ли изгоя.

Военной пенсии вполне хватало. Первую половину дня Шандор проводил на пляже, куда ездил на велосипеде, вторую - сидя дома у окна и сосредоточенно глядя то на облака, то на редкие автомобили, проходившие по шоссе.

Привычные ко всему патологоанатомы терялись в догадках. Вскрытия показали, что двое юношей умерли от разрыва селезенки. Причем не было абсолютно никаких указаний на причины этого разрыва. Остальных молодых людей постиг ничем не спровоцированный разрыв сердечной мышцы.

- Это, конечно, идиотизм, - сказал следователю Z. профессор Плоткин, - но впечатление такое, что кто-то забрался в сердце и взорвал его изнутри.

- Кто? - спросил следователь, прекрасно понимая всю глупость своего вопроса.

- Перестань! Если бы я знал кто, я бы уже получил Нобелевскую премию.

Шандор вновь отдался сосредоточенному созерцанию, своей старой детской причуде, над которой сейчас уже никто бы смеяться не посмел. Впрочем, смеяться было и некому. Шандор ни с кем не делился своим сокровенным пороком. Когда его взор находил движущуюся материю, он, казалось, проникал в ее главную тайну, в самую суть ее движения, в первотолчок. Шандор видел не только саму эту жизнь, он ясно осознавал, почему она происходит. И это давало его взгляду какую-то упругую жгучую силу. Он понимал, что человек, которому известна причина, является абсолютным властителем следствия. Ему казалось, что его здоровый глаз работает за двоих - за себя и за своего убитого собрата. Он ощущал поток своего зрения, как некий разрушительной силы горячий луч (багровый в мутных золотых прожилках), который только и ждет определенного приказа, шифра или ключа, чтобы начать действовать.

Шандор не особенно ограничивал себя в общении с людьми. Но все-таки его внешне бездеятельная жизнь не давала возможности обрести настоящих друзей, прочные привязанности, добрые приятельства. К тому же он все чаще и чаще ловил собеседников на каком-то настороженно-тревожном внимании к себе. Сначала ему это не мешало, но потом он понял, что стал «рассеивать свое внимание» и во время разговора, то есть и при свидетелях им порою овладевала эта не совсем вежливая сосредоточенность. В результате Шандор постепенно свел все свои знакомства к редким, почти случайным встречам, а чтобы не сильно тяготиться одиночеством, завел кошку.

«Этих шестерых связывает только одно: все они умерли по непонятной причине, - следователь Z. уже устал ломать голову над этой мистической проблемой и пытался распрощаться с нею навсегда, в очередной раз доказывая себе, что она неразрешима. - Все были здоровы. Возраст - от двадцати до двадцати трех лет. Четыре парня и две девушки. Все были найдены недалеко от моря. Причем каждый из них пришел туда один, без друзей и умер там ночью, без свидетелей. Не обнаружено никаких следов. Опрошено шестьдесят семь человек, двенадцать из которых проходили по делу в качестве подозреваемых. Но у всех оказалось железное алиби. Да и обвинения не предъявишь - ведь никто не был убит. Все, как назло, умерли! Просто пришли ночью на пляж и сдохли, только бы досадить старшему следователю полиции! Ох, надо завязывать с этими глупостями! Все равно инстанции не позволяют открыть уголовное дело: экспертиза факты убийства отрицает.

И все же есть тут несомненная чертовщина! Шесть здоровых молодых людей умирают от разрыва селезенки или от инфаркта на берегу моря. В ненастье. На разных пляжах. Приходят в самый безлюдный час, как зомби. Приходят аккуратно одетыми, будто знают, что им нужно туда прийти, чтобы умереть.

Гипноз? Что-то я мало в это верю. Неизвестные медицине наркотики? Сомнительно. Секта? Глупости. Эта молодежь уже выросла из подростковых штанишек.

Тогда что? Черт бы побрал эту работу!..»

Когда Шандор впадал в свое сокровенное состояние, оба его глаза становились одинаково стеклянными. Со стороны это было довольно жуткое зрелище. Но мало кто видел Шандора Когана со стороны.

Однажды вечером он сидел у окна при свете торшера и читал книгу. Было начало одиннадцатого. Его правый глаз работал хорошо. Он успевал схватывать сразу по нескольку абзацев и одновременно видеть все, что происходило за пределами читаемой страницы. Легкий ветер колыхал штору. На подоконнике лежала кошка. Ее мягкая шерсть тоже слегка колыхалась. Кошку звали Несс. Она была страшной чистюлей и нализывала свою густую шубу до зеркального блеска. Шандор приобрел Несс у соседа, утверждавшего, что ее мамаша - чистокровная персиянка. Одинаковые серые глаза кошки доказывали как раз обратное. Впрочем, Шандору было все равно.

Колыхание желтовато-белой шерсти заставило хозяина оторваться от чтения. Он провел рукой по глазам, встряхнул головой и стал смотреть на кошку. Через минуту он уже смотрел на нее не мигая. Его живой глаз постепенно наполнился стеклянным блеском. Его мозг захлестнула горячая энергетическая волна.

Он неожиданно вспомнил Газу, вспомнил своих друзей-солдат, пыльную поверхность бронетранспортера. Стремительно всплыл в сознании окровавленный труп палестинского мальчика - фотография, которую ему принесли в больницу. «Это он в тебя стрелял, - сказал тогда командир. - Ему уже не выздороветь, а ты давай, выздоравливай!..»

- К вам посетитель, - сказал дежурный, когда Z. уже собирался идти домой.

В кабинет вошел высокий загорелый молодой человек. Его лицо было напряжено, движения порывисты. Он был явно взволнован.

- Я ее видел, - сказал он с порога, тыча пальцем в фотографию девушки, найденной позавчера на пляже. Фотография была опубликована во всех газетах. - Я видел ее за несколько месяцев... за полгода... до... смерти... Я смотрел на нее - и вот... она умерла... Это я во всем виноват... И эти парни тоже... Я на них тоже, наверное, смотрел... Летом... Или весной... Не помню... Во мне все дело!.. Понимаете или нет?! Дело во мне...

Затем Шандор увидел выстрел. Да, он увидел, как пуля покидает ржавый ствол мелкашки, как она рассекает густой воздух, как она приближается, медленно вращаясь вокруг горизонтальной оси, как мягко входит в его, Шандора, левый висок... Это видение было настолько реальным, что Шандор почувствовал режущую головную боль.

Он очнулся и посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого. В забытьи Шандор провел не более нескольких секунд.

Несс дремала, не обращая на хозяина никакого внимания.

- Ты понимаешь, это какая-то мистика. Парень совсем помешался, - следователь Z. сидел в кафе с профессором Плоткиным. Была пятница - традиционные посиделки двух старых друзей.

- Девушку, погибшую месяц назад, он видел летом на пляже в Кейсарии, - продолжал Z. - И говорит, что это он ее убил. Я спрашиваю: «Как?! Каким образом ты ее убил?!» Он отвечает: «Я засмотрелся на нее, когда она играла в бич-бол». Я говорю: «Ну и что?» Он начинает суетиться, всхлипывать и нести всякую околесицу про какую-то кошку с серыми глазами, про Газу, палестинского мальчика... Понимаешь, у меня сразу создалось впечатление, что этот парень не в себе. Начитался, наверное, заметок из «Уголовной хроники»... Ненавижу журналистов...

- А ты уверен, что он абсолютно не причастен...

- Я проверил. Он не знает ни имен жертв, ни где они жили, он не знает о них буквально ничего. Их друзья и родственники также не признают в нем даже отдаленного, даже случайного знакомого. Короче, после получасовой абсурдной беседы я посоветовал ему обратиться к врачу.

- Ты слишком груб. Впрочем, для полицейского это скорее достоинство, чем недостаток. А тебе не пришло в голову поинтересоваться его прошлым?

- Пришло, пришло... Не такой уж я жлоб, как тебе кажется... Он живет в Ороте, снимает там большую комнату в одном из старых домов. Нигде не работает... Получает пенсию по инвалидности. Был ранен во время интифады. По-моему, в голову. Так что все к одному. Он просто сумасшедший. Я ему говорю: «Ну хорошо, ты не можешь сказать, как ты их убил. Объясни тогда, за что ты их убил?» А он заламывает руки и кричит: «О, если бы я знал, за что!..» Нет-нет, он просто сумасшедший...

Такое случилось с ним впервые. Впервые он увидел в грезах что-то реальное. И эта реальность его ужаснула. Но вовсе не своими убогими и жестокими формами, а сутью. Раньше он с удовольствием вспоминал армейскую службу. Собственно, больше ему и вспоминать-то было нечего. Армия была единственным периодом его жизни, набитым знаменательными событиями, как перина пухом. Но в этот раз он вдруг почувствовал, что мягкая теплая перина превращается в грубый соломенный тюфяк. Окровавленное лицо палестинского мальчика - его незадачливого убийцы - стало для Шандора Когана черным символом, символом смерти.

- Что за привычка все упрощать! - Плоткин заказал себе еще один бокал пива. - Не то сказал - и уже сумасшедший. В человеческой природе еще столько необъяснимого, что я бы на твоем месте с выводами не спешил.

Вот послушай одну историю. В конце декабря 1967 года в Красноярске произошел несчастный случай. У «Запорожца», который следовал по обледенелому пригородному шоссе, отказали тормоза, и он врезался в грузовик, идущий впереди. Беда была в том, что грузовик вез огромную пихту для установки на центральной площади города. Комель и средняя часть дерева лежали в длинном кузове, а верхушка на несколько метров торчала наружу.

В результате столкновения «Запорожец» был пропорот деревом практически насквозь. Ветровое стекло, водитель (толстый мужик средних лет), переднее и заднее сиденья нанизались на обледенелую хвойную ось, как бусы на нитку.

Неподалеку находился военный госпиталь, где я тогда работал. Между прочим, там я был хирургом высшей квалификации, а не патологоанатомом. Впрочем, это неважно. Шофер грузовика вызвал помощь, мы прибыли на место, поохали, поахали, а затем отпилили дерево с двух сторон и с суковатым обрубком в груди отвезли этого несчастного прямо в операционную...

А через четыре месяца он уже вышел на работу. Об этой уникальной операции тогда, помнится, вовсю писали газеты. Я был героем дня. Хотя до сих пор не могу понять, как верхушка той пихты диаметром сантиметров в десять, если не больше, не нанесла внутренностям этого мужика никаких серьезных повреждений. Так, разрыв легкого, переломы ребер, в общем - пустяки...

Через две недели кошка вдруг исчезла. Шандор обыскал всю округу, расспросил всех соседей, прочесал окрестные поля и стройки - все тщетно.

Несс обнаружилась хмурым ноябрьским утром на пустынном пляже, где Шандор по привычке коротал свои одинокие часы, глядя на дым из трубы электростанции.

Кошка лежала на песке. Ее по-прежнему чистая желтовато-белая шерсть шевелилась от каждого дуновения ветра. Одинаковые серые глаза пристально смотрели на море. Несс была мертва.

Шандор отнес окоченевшее тельце домой и ночью похоронил на одной из строительных площадок. Будь на его месте кто-то другой, он обязательно обратил бы внимание на тот факт, что мертвая Несс была чрезвычайно чиста и опрятна, будто перед тем, как умереть, сходила в кошачью парикмахерскую. Кто-то другой обязательно задал бы себе вопрос: отчего она умерла? И обязательно не нашел бы на него приемлемый ответ.

Но это - кто-то другой. Шандор же, напротив, принял смерть Несс как должное. Он уже знал, что явилось причиной этой смерти. Он уже смирился с открытием, которое потрясло его душу, он уже понял, что видение, то самое страшное видение из его прошлой жизни и является приказом, шифром или ключом к ищущей выхода энергии его единственного глаза.

Он пытался заставить себя не думать о войне, не вспоминать Газу. Но память выходила из-под контроля. Видение обрушивалось на него внезапно, заставало его воспаленный мозг врасплох. Иногда это случалось, когда он смотрел на море, иногда - когда наблюдал за людьми на пляже. Он знал, что все это плохо кончится. Он пытался закрывать здоровый глаз, носил густые темные очки, заставлял себя смотреть только в книгу. Ничего не помогало. В момент внезапной сосредоточенности все его члены цепенели. Он не мог шевельнуться и, как приговоренный, досматривал свой кошмар до конца. Свой единственный, изученный до мельчайших деталей, и все же каждый раз одинаково жуткий кошмар.

Наконец, прочитав в газете о смерти девушки и о пяти других смертях, Шандор пошел в полицию...

- Но самое главное не в этом, - продолжал профессор Плоткин. - Этот человек, бывший то ли снабженец, то ли товаровед, после операции бросил свою работу, а через несколько лет стал известнейшим в стране предсказателем и ясновидящим. Тогда такого рода деятельность не особенно поощрялась, но о его чудесных способностях знали все. Ежедневно к нему в квартиру выстраивалась огромная очередь. Ему писали со всех концов огромной империи. А еще через несколько лет он умер. Позвал вечером жену и сказал ей, что завтра в полдень умрет. Так и случилось.

- Нет-нет, - сказал Z. - Это все мистика. И потом, поверь мне, уж я-то повидал на своем веку сумасшедших... Этот парень, который ворвался ко мне позавчера, был несомненно одним из них. Он сначала горячился, размахивал руками, брызгал слюной, а потом, когда я посоветовал ему обратиться к врачу, вдруг замолчал. Он очень пристально посмотрел на меня, буквально прожег меня взглядом, затем вздрогнул, как-то обмяк и спросил: «Так вы думаете, стоит обратиться к врачу?» Я сказал, что абсолютно уверен в этом. «Ну, хорошо. Я попробую», - и с этими словами он преспокойненько удалился... Ну, разве не сумасшедший?

- Возможно, возможно... - пробормотал профессор и попросил у официантки счет.

Шандора поместили в психиатрическую клинику. В одну из лучших - как инвалида войны. Он пробыл там больше года, вел себя смирно, жил в отдельной палате, никуда не выходил, только читал книги и слушал радио.

Умер он через несколько месяцев после того, как следователь Z. вышел на заслуженную пенсию. Впрочем, последний так об этом и не узнал, поскольку уехал жить за границу к своей младшей дочери.

Шандор Коган умер от обширного кровоизлияния в мозг. Дежурная сестра вызвала доктора в два часа ночи. Шандор лежал на своей кровати, аккуратно укрытый казенной простыней. Лежал прямо, по стойке смирно, как настоящий солдат. Его лицо было обращено к желтовато-белому потолку палаты. Уголки губ были слегка приподняты в странной улыбке. Здоровый правый глаз был плотно закрыт, почти зажмурен. Левый же, напротив, был широко распахнут и сверкал холодным стеклянным блеском. Свет настольной лампы, преломляясь в мертвом зрачке, отражался на потолке бесформенным желтым бликом.

- Ничего не понимаю, - сказал лечащий врач. - Физически он был абсолютно здоров. Давление прекрасное, сердце крепкое, все показания в норме. Разве только это ранение?.. Нет, не может быть!.. Хоть убейте, не могу понять!..

Когда покойника унесли, врач обнаружил под подушкой книгу бельгийского мистика Клода Буайе. Называлась она «Пути неисповедимые». Закладкой служила фотография, на которой был изображен окровавленный подросток, лежащий на пыльном асфальте возле большого колеса какой-то военной машины. Врач открыл книгу и прочел: «Русский фельдмаршал Кутузов, будучи еще молодым офицером, в одном из сражений получил страшное ранение. Пуля, выпущенная из мушкета, насквозь пробила его голову - от виска до виска. Но Провидению было угодно, чтобы Кутузов остался жив и положил начало падению Наполеона Бонапарта. Кутузов, как известно, умер в 1813 году в Польше, так и не дождавшись победоносного завоевания Парижа русскими войсками. Однако он выполнил свою миссию до конца.

Прекрасный литературный пример этого же феномена продемонстрировал латиноамериканский писатель Габриэль Гарсиа Маркес в романе «100 лет одиночества». Полковник Аурелиано Буэндиа выстрелил себе в сердце и остался цел и невредим. Пуля прошла сквозь тело, не причинив самоубийце ни малейшего вреда.

В теле человека существует несколько безопасных маршрутов, по которым любой чужеродный предмет может проходить беспрепятственно, не причиняя никакого ущерба. Эти маршруты по воле Провидения иногда меняют свою конфигурацию, чтобы уберечь человека от неминуемой, казалось бы, гибели.

Но Провидение действует избирательно. Оно уберегает от смерти только тех, кто впоследствии становится Его верным инструментом. И то ненадолго. Когда инструмент выходит из строя, он самоуничтожается... «

За две недели до смерти Шандор попросил принести в палату зеркало.

- Я слишком давно себя не видел, - сказал он врачу. - Надеюсь, это не противопоказано?

  [к содержанию "Compelle intrare"]