ПРОРОКИ
В СВОЕМ
ОТЕЧЕСТВЕ

Не так давно довелось мне прочесть роман «Нострадамус» немецкого писателя Манфреда Бекля.

Писать о таких значительных личностях, как великий французский ясновидец, - дело непростое. Здесь нужно выбирать из двух зол. Либо составлять сухую биографическую справку («зло», безусловно, меньшее, поскольку основано исключительно на документальных свидетельствах и не требует от автора особенных оценок), либо творить на основе жизни этого выдающегося лица художественное произведение. Это «зло» чревато многими препятствиями и, в сущности, почти всегда кончается полным поражением автора.

В истории литературы есть лишь несколько примеров более или менее удачного художественного осмысления биографии великого человека. Высокими достижениями такого жанра можно назвать «Державина» Владислава Ходасевича, «Луну и грош» Сомерсета Моэма, «Мольера» Михаила Булгакова, «Прометей, или жизнь Бальзака» Андре Моруа, «Жажду жизни» Ирвинга Стоуна. Последний, кстати, за свою длинную творческую жизнь написал более двадцати беллетризованных биографий великих людей. Интересно, что книги Ирвинга Стоуна представляют собою широкий спектр возможностей (поражений) от первого «либо» до второго. От «Жажды жизни», романа, в котором буквально воскрешены из небытия прекрасные образы Винсента и Теофила Ван-Гогов, до «Страстей ума», где довольно сухо и почти справочно описана длинная личная и научная жизнь Зигмунда Фрейда. Посередине можно поставить роман «Муки и радости» о жизни Микеланджело, роман, оказывающий на читателя скорее познавательное, чем художественное воздействие.

Увы, жанр, рожденный Плутархом и Светонием, никак не дает покоя современным авторам. Наверное, именно поэтому Манфред Бекль взялся за непосильную для него задачу.

Роман о Нострадамусе - произведение современное. Первый перевод его на русский язык появился начале 90-х. Я думаю, что если бы к тексту романа не прилагались произведения его героя и если бы на обложке не красовалось самое скандальное на протяжении последних четырех веков имя, роман бы не раскупался вовсе.

Творец, воссоздающий биографию другого творца, не может обойтись без вымысла. Но у художника вымысел работает на определенные цели - он не отделим от образа героя, от его характера, от его жизни (в представлении биографа). У Бекля вымысел, увы, выпирает из ткани романа, существует как бы отдельно от жизни самого Нострадамуса.

Чрезвычайно умозрительно описан процесс ясновидения: герой впадает в длительный транс, бормочет свои пророчества, а свидетели слушают и говорят ему: «Молодец, Мишель, ты увидел и поведал нам будущее.» Так и хочется крикнуть голосом Станиславского: «Не верю!» Так и хочется, чтобы свидетели бормотания ясновидца оценили его творческие проявления, как сумасшествие, шизофренический бред. И это было бы правдой.

Хватит уже обманывать публику сказками о том, что Нострадамус противостоял Инквизиции! Он противостоял современникам. Он, как и любой пророк, противостоял настоящему, потому что знал будущее (или был уверен, что знает его). Его инквизиция - это его современники, все до единого: от короля Франции до последнего нищего на паперти Собора Парижской Богоматери. Только далекие потомки через несколько веков после смерти ясновидца заметили, что в его имени сошлись сразу два покровителя Франции: архангел Михаил и Святая Дева Мария - Матерь Божья.

В романе Бекля Мишель де Нотрдам предстает всего лишь неистовым антиклерикалом, который только и умеет пророчествовать о полном крушении католической церкви, о вырождении папства и о грядущем торжестве «Кумранских свитков».

Франсуа Рабле заявлен в романе как друг и учитель Мишеля. Более того, он представлен как адепт ордена тамплиеров, как бунтующий розенкрейцер, который якобы вселяет в Нострадамуса истинные понятия об истории человечества и о целях его существования. На протяжении всего романа титан французского Возрождения именуется поэтом. Так навязчиво, что возникает желание назвать его врачом. Ведь Рабле с Нострадамусом коллеги - оба изучали медицину, оба имели обширную практику, и настоящий художник никогда не упустил бы этой замечательной детали.

Самыми живыми картинами романа Бекля следует признать эпизоды, в которых главный герой демонстрирует свои профессиональные качества - борется с эпидемий чумы в разных городах Франции. Самыми мертвыми - картины его видений. «Создается впечатление, будто смотришь через линзу и видишь как бы в тумане великие и грустные события и трагические происшествия, которые пронизывают мистическим ужасом всякого, кто углубился в молитвенное созерцание». Так описывал процесс ясновидения сам Нострадамус. Бекль повторяет это описание в развернутом виде, но, увы, не добивается ни малейшего художественного эффекта. «Мистический ужас!» - взывает он к читателю. «Мистический ужас», - соглашается читатель и отпивает глоточек чаю из кружечки.

Стоит сказать несколько слов и о намеренной еврейской окраске всего происходящего. В романе то и дело повторяется, что Нострадамус выкрест, что он родился в еврейской семье, а его предки в свое время были изгнаны из Испании. Это действительно так, и с этим ничего не поделаешь.

Но зачем, скажите на милость, делать еврея из Франсуа Рабле? «Ты никогда не предполагал, что в фамилии Франсуа сказывается что-то от «рабби?» - спрашивает Нострадамуса второй его учитель Юлий Цезарь де л'Эскаль, тоже, между прочим, чистокровный еврей. - Еврейская кровь в любом из нас в отдельности. Ты, Рабле и я, тесно сплоченные, с другой стороны, со многими народами земли, - даже это отмечено с самого начала семенем Авраама».

А чего стоит посвящение! Автор адресует свое произведение «Моему еврейскому другу Карло Россу». Конечно, по большому счету, еврейский друг ничем не отличается от японского, парижского, латиноамериканского или африканского. Но по счету маленькому, эпитет «еврейский» страдает слишком явной эмоциональной окраской. Вежливей было бы посвятить роман, например, «моему мадридскому другу Жозефу Кацу» или «моему таллиннскому (но никак ведь не чухонскому!) другу Арвиду Рабиновичу». Впрочем, неуклюжесть посвящения можно отнести и на счет переводчика.

Одно дело описывать жизнь гениального художника, полярного исследователя или врача, другое - пытаться представить себе жизнь пророка, да еще и одухотворить ее посредством художественных образов. Для этого надобно быть, как минимум, равным тому, о ком пишешь. Иначе вся работа сведется к пустой патетике и беспечному толкованию пророчеств, что, собственно, и произошло в случае с Беклем.

Автор находит в универсальных катренах Нострадамуса самые злободневные предсказания. Он высокопарно описывает видения, в которых Нострадамусу представляются раздираемая гражданской войной Югославия, «чума ХХ века», война в Персидском заливе и прочие современные трагедии. Возникает уверенность, что если бы роман был написан после открытия вируса эбола, унесшего сотни тысяч жизней в Заире, и после небывалой бойни в Руанде, то и это стало бы предметом пророчеств бедного Мишеля, попавшего под необузданное перо немецкого литератора.

«Я надеюсь, что после моей кончины к трудам моим отнесутся с большим почетом и доверием, чем отнеслись тогда, когда я был жив», - писал Нострадамус в 1557 году в своем послании к королю Франции Генриху II. Он ошибался. В мире до сих пор существуют равные силы между апологетами великого французского ясновидца и его ярыми противниками. Роман Бекля работает, скорее, на противников, хотя автор утверждает, что относится к герою с высочайшим пиететом.

Пророка в своем отечестве нет. Во всяком случае, пророка, равного гениальному французу, в пределах Земного шара пока не наблюдается.

Пророки вообще не наблюдаются современниками. Только по прошествии столетий людям удается оценить их пророческую силу. Так было и с Нострадамусом, который с точностью до года - а в некоторых случаях и до месяца - предсказал ряд знаменательных исторических событий. В этом ряду - инициированная Кромвелем казнь короля Карла I, большой лондонский пожар 1666 года, становление после Смутного времени династии Романовых в России, царствование Петра I и Екатерины II, рождение и судьба Наполеона Бонапарта, большевистская революция в России, крушение династии Романовых, приход к власти Муссолини и Гитлера, сталинский террор, убийство Джона Кеннеди, крушение коммунистической системы...

Как расценить такой, например, катрен из девятой центурии Нострадамуса:

Свершилось - один пятистам его предал.
Нарбонн! И ты, Солк! Чем зажечь фонари?
Ведь явь станет хуже кровавого бреда,
Монархия в зареве штурмов горит.

                  (Перевод В. Завалишина)

Скептикам трудно поверить, что это не мистификация, а бесспорно оригинальный, напечатанный во второй половине ХVI века текст. Граф Нарбонн был военным министром Людовика ХVI и не сумел предотвратить революцию, в ходе которой король был казнен по приговору Конвента в 1793 году, то есть в конце ХVIII века. Некий Солк действительно сыграл предательскую роль в отношении Людовика и королевы, а ровно пятьсот (sic!) марсельцев помогли свергнуть власть короля.

Пророка в своем отечестве нет.

Пророков в своем отечестве много.

В Израиле их по меньшей мере сто двадцать один: сто двадцать депутатов Кнессета и знакомая моих знакомых тетя Хая из Киева (недавно она предсказала, что в ноябре повысятся цены на помидоры, а конец света наступит в 2053 году).

Рассказывали такой случай. Году в 1979-м в один из московских троллейбусов вошла женщина. Одета она была скромно и даже бедно. На голову был наброшен цветной платок. Она села у окна, помолчала и вдруг сказала соседу: «Я сейчас выйду. Через три остановки в троллейбус войдет военный и сядет на это место. Через два года этот (она вонзила указательный палец в небо) умрет, а в 1984 году будет война».

Сказала - и вышла. Ее место пустовало ровно три остановки, несмотря на то, что в троллейбусе было достаточно народу, желающего посидеть. На четвертой остановке вошел майор, продрался сквозь толпу и нагло уселся на роковое место.

Брежнев умер не через два, а через три года. А войны в 1984 году не было, если, конечно, не считать Афганистана.

«Как тонко сработано! - подумал я, когда впервые услышал эту байку (впоследствии я слышал еще несколько вариаций). - «На это место никто не сядет...» Конечно, не сядет, если допустить, что слова ясновидящей слышали все (рассказчик, правда, уверял, что пророчествовала она шепотом - на ухо своему соседу). Они просто из любопытства не сядут - будут ждать обещанного военного. Предсказать смерть «этого» с некоторыми допущениями тоже несложно - достаточно взглянуть на его лицо и понять, что долго он не протянет. Ну а насчет войны, конечно, перебор».

А тете Хае большое спасибо за то, что до конца света мы не доживем. Она гуманная, тетя Хая, она заботится о спокойствии своих родственников и знакомых, то бишь своих современников. Чего никак нельзя сказать об остальных ста двадцати официальных израильских ясновидцах.

Исторически сложилось так, что подавляющее большинство пророчеств носят негативный (если не катастрофический) характер. Видения, которыми «страдали» великие еврейские Пророки, были ужасны, как могут быть ужасны последствия человеческой глупости, суеверия, жестокости и кровожадности. Пророчества Мишеля де Нотрдама, если и не безысходны совсем, то только потому, что после предсказанных им событий на Земном шаре еще остаются движущиеся одушевленные объекты, которых можно насиловать, убивать, сжигать на кострах и плавить в ядерных топках.

Пророчества израильских политиков также не отмечены большим оптимизмом, хотя и не так глобальны.

Принято считать, что прогнозами на будущее склонны заниматься только деятели оппозиции. Это неверное мнение. Они просто вынуждены чревовещать большую часть своей каденции, поскольку временно отстранены от руля. Но прогнозами занимаются и те, кто стоит у власти. С одной стороны для того, чтобы не потерять форму к тому времени, когда они снова попадут в оппозицию, с другой - для того, чтобы заработать авторитет у избирателей и в оппозицию не попасть.

Общая картина пророчеств современных израильских политиков умопомрачительно эклектична. Она охватывает практически все варианты дальнейшего развития нашего с вами государства - от абсолютного процветания (в неисчислимо далеком будущем) до полного уничтожения (завтра).

Одни говорят: «Будет мир и благоденствие. Но на пути к этому нам придется много бороться и страдать». Другие говорят: «Нам придется бесконечно бороться и страдать, потому что мира и благоденствия не будет никогда».

И в том и в другом случае нам с вами ничего не светит, кроме борьбы и страдания. Впрочем, если вспомнить о профессиональном уровне наших отечественных пророков, можно с полной уверенностью сказать, что ни одно из их пророчеств не сбудется.

Нострадамус предрек явление нового всемирного героя в 1999 году. Русские апологеты ясновидца обреченно полагают, что это будет новый Ленин. Европейские последователи Нострадамуса предупреждают о появлении нового Гитлера. Благонамеренные американцы ожидают Авраама Линкольна. У израильских любителей острых ощущений есть сразу несколько альтернатив. Некоторые выдвигают банальную версию о том, что в 1999-м году нас посетит Мессия. Другие ожидают нового Бен-Гуриона. Третьи уверены, что это будет новоявленный Магомет, который огненным серпом превратит Святую землю в обугленную пустыню. И первые, и вторые, и третьи входят в число вышеупомянутых ста двадцати.

Первые пророки - пессимисты. Они не верят в способность смертного человека на справедливые деяния (исключая, конечно, самих себя) и надеются, что Божий посланник воздаст каждому по его заслугам. Вторые пророки - большие пессимисты. Они считают, что государство находится на грани развала и требуется новый великий лидер, чтобы воссоздать страну заново. Третьи - ужасные пессимисты. Они не верят ни в Бога, ни в черта и считают мусульманское порабощение Израиля неизбежным.

Куда же податься простому смертному? Какому пророку поверить?

Меня всегда удивляла характерная способность израильских политиков отпугивать избирателей. Все наши лидеры работают по схеме от обратного: они собирают вокруг себя не сторонников, а противников своих противников. Именно поэтому эмоциональный окрас их политических пророчеств так мрачен. Они, похоже, уже забыли, что лучше всего народ покупается на сказки о светлом будущем. Вместо того, чтобы рассказать темному гражданину, как ему будет хорошо при мне, я довожу его до исступления, описывая, как ему будет плохо при моем оппоненте. Чисто еврейский способ обработки общественного мнения! Главное - никаких обещаний. Чтобы потом тебя за их невыполнение не растоптали твои же приверженцы.

Хорошо известна ставшая уже канонической фраза Уинстона Черчилля: «Политик это тот, кто умеет предсказать, что произойдет завтра, а назавтра может объяснить, почему этого не призошло». Очень точное определение, но, увы, не подходящее для еврейского политика. Он не хочет ничего объяснять назавтра. К чему лишние заботы? Достаточно предсказать, что могло бы произойти, если бы на его месте был его противник.

Кто, интересно, посмеет обратиться к специалисту по предсказыванию несчастий? В это же время к специалисту по прогнозированию счастья всегда будет очередь. Наши лидеры счастье не прогнозируют. Оно предполагается в их прогнозах по умолчанию.

После трагических событий 4 ноября 1995 года пророческий экстаз наших политиков несколько ослаб. Они почувствовали смутную тягу к объединению. Они с удивлением обнаружили, что единство еще возможно и, скорее инстинктивно, чем сознательно, повернулись лицом к этой возможности.

Удивительный факт: в обществе, в котором царит глобальное единодушие, нет места пророчествам. В обществе, которое находится на пути к единству, тлетворный дух дилетантского прогнозирования и ясновидения постепенно иссякает.

О нынешнем состоянии еврейского мира нельзя сказать ничего определенного. Глобального единодушия пока нет. А путь к единству, пожалуй, еще слишком призрачен.

Что же касается будущего, то пророчествовать я не намерен.

1996 г.